В. Аринин так прямо и пишет: «Хотя у дома Пушкина в это трагическое время стояли толпы, в дом посторонних лиц не пускали. Но, по моему мнению (?!), Каролина Собаньская могла войти в дом как знакомая поэта. Её влекло сюда особое чувство, ведь она имела своего рода тайные, глубоко личные отношения с поэтом. А с другой стороны, она была агентом…»
Интересно, как автор представляет эту ситуацию? В дом умершего Пушкина внезапно является некая посторонняя дама. Отметим, что жена поэта с Собаньской знакома не была, друзья последних лет жизни Пушкина — тоже. Затем эта мало кому знакомая дама оказывается в кабинете поэта и начинает рыться в его бумагах. Напомним, что дом Пушкина был не столь велик, чтобы многочисленные находившиеся там друзья поэта не увидели Собаньскую, перебирающую черновики погибшего и копающуюся в его бумагах, а ведь для того, чтобы из вороха бумаг отобрать самое нужное, нужно было определенное время! К тому же Каролина Собаньская никогда не была платным агентом III Отделения, а на тот момент являлась лишь бывшей женой генерала де Витта и настоящей женой отставного капитана Чирковича.
Странно, что такие «вольные сочинения» считаются «серьезными историческими исследованиями» и относятся чуть ли не к классике современного пушкиноведения. Если В. Аринину «что-то кажется», то от этого есть старое испытанное средство. А фантазии о неком особом чувстве, которое якобы могло иметь место у Каролины, можно оставить на совести данного автора. Возможно, В. Аринин по какой-то причине не симпатизирует Собаньской, но, согласитесь, что это ещё не основание приписывать ей всяческие мерзости, которых она никогда не совершала.
К январю 1837 года, как мы уже знаем, де Витт давно расстался с Собаньской, и помогать ему у неё не было никаких оснований. Да и причём здесь вообще де Витт, ведь в Петербурге было кому заняться пушкинскими бумагами и без него! Документы пушкинского архива, как известно, изымались вполне официально подчиненными графа Бенкендорфа. Что касается слухов о некоем тайном пакете (который якобы и украла Собаньская), то его существование до сего дня никто так и не подтвердил. Да и зачем вообще что-то надо было тайно выносить из квартиры Пушкина, когда всё изымалось вполне официально при участии, кстати, друга поэта Жуковского.
Кроме того, известно, что в январе 1837 года Собаньской в Петербурге просто не было. Каролина жила в это время у Голицыной в Крыму, и волновала её в тот момент вовсе не судьба пушкинских бумаг, а своя собственная. Именно в это время решался вопрос о назначении Чирковича на какую-нибудь значимую должность в Новороссии, и от решения этого вопроса зависело дальнейшее благополучие самой Каролины.
Что же касается Ивана Осиповича, то его в Петербурге зимой 1837 года тоже не было. В это время генерал готовился к одному из самых главных событий своей военной карьеры — к императорскому смотру всей поселенной кавалерии юга России. Этот смотр надо было провести ранней весной до начала посевных, чтобы не отвлекать поселенцев от сельскохозяйственных работ. В то же время этот грандиозный смотр надо было подготовить так, чтобы у придирчивого и разбирающегося в кавалерийском деле императора не осталось сомнений в высокой боевой готовности резервной кавалерии Южной армии. А для этого надо было много и долго трудиться. Так что, скорее всего, в январские дни 1837 года де Витт находился на юге, и ему было совсем не до интриг вокруг бумаг поэта.
Разумеется, это всего лишь предположение, а потому вопрос об участии Каролины Собаньской в изъятии части пушкинского архива по-прежнему остается для историков открытым.
История отношений великого русского поэта и генерала де Витта требует отдельного скрупулезного исследования, но уже сейчас можно твёрдо сказать, что личные отношения этих двух неординарных личностей диаметрально отличалась от той формулы, которая была предложна нам со стороны классических декабристофилов.
Уверен, что известие о смерти Пушкина было встречено де Виттом со скорбью. Это была скорбь не только по ушедшему из жизни гению, талант которого генерал понимал и ценил, но и по человеку, оставившему в судьбе самого де Витта заметный след.
ВОЗНЕСЕНСКИЙ ТРИУМФ
В 1837 году генералу де Витту предстояло держать один из главных экзаменов в своей жизни, к которому он готовился тщательно и упорно в течение целого года. Летом этого года Иван Осипович представлял императору регулярные и поселенные войска Юга России. Отметим, что это был не обычный рядовой смотр, а грандиозная демонстрация русской военной мощи перед многочисленными представителями Европы. Смотр должен был наглядно продемонстрировать, что военная мощь России способна сокрушить любого врага, и с Петербургом лучше дружить, чем враждовать. Масштабы маневров были столь впечатляющими, что они навсегда вошли в историю военной истории России. Говоря современным языком, кавалерийский смотр 1837 года был грандиознейшей военной демонстрацией военной мощи России, организация и постановка которой требовала огромного труда от де Витта, который был назначен руководителем этого смотр-шоу. От того, как удачно будет организован смотр войск на юге страны, для Николая I зависело очень много.
В мае 1836 года Витт был вызван в Петербург, где ему было объявлено о намеченных на август будущего года маневрах. На это генерал ответил, что «войска с нетерпением ожидают его посещения». На это Николай заметил, что непременно «осчастливит их своим посещением».
В столице генерал особо не задержался. По возвращении он первым делом собрал окружных начальников, которым посоветовал обратить внимание на села, стоящие вдоль почтовой дороги, то есть на те, мимо которых поедет император со свитой. Историк пишет: «Начальники исполнили совет, и к осени в этих селах появились дома в 4 и даже в 5 комнат с клуней, с черепичными крышами, палисадниками и хозяйственными постройками. В конце каждого села можно было увидеть ток со скирдами из снопов вымолоченного хлеба и клуню с оштукатуренными кирпичными стенами».
Кто-то может упрекнуть де Витта в создании очередных «потёмкинских деревень». На это можно вполне резонно ответить: а когда у нас перед приездом высших лиц государства было иначе? Как бы то ни было, но целый ряд сёл, причем сёл, стоящих на стратегически важной трассе «Север — Юг», были в кротчайшее время приведены в образцовое состояние. Постройка просторных изб гарантировала комфортное размещение на ночлег большого количества солдат, а создаваемые места хранения провианта — своевременное обеспечение их хлебом и фуражом. Поэтому «модернизацию» придорожных сел следует оценивать как грамотное и правильное решение. Пройдет всего 16 лет, и труды Витта будут по достоинству оценены. В 1853 году в связи с началом Крымской войны начнется массовая переброска войск и припасов на Дунай и в Крым, вот тогда-то и пригодятся огромные избы, в которых можно будет размещать на ночлег целые роты и вместительные провиантские клуни.
Историк Н. Чулков пишет: «По возвращении из Петербурга Витт вызвал всех начальников военных поселений и объявил им, что государь назначил смотр на август будущего города для всей армейской кавалерии с её артиллерией, обозами и понтонными парками, и что все эти войска должны получать продовольствие на средства поселений во время смотра. Смотр продолжится две недели, но всё продовольствие должно быть заготовлено в месячной пропорции. Обратившись к полковым командирам, Витт просил их озаботиться, чтобы их части представились к смотру в самом блестящем виде, и обратить внимание на однообразную амуницию и обмундировку офицеров. Для этого он советовал закупить амуницию в петербургских магазинах, снабжающих гвардию, а сукно для мундиров, чтобы оно не было разных оттенков, выписать с одной фабрики. Окружные начальники заявили, что у поселения не хватит средств для продовольствия более 100 тонн, людей и лошадей, тем более, что для перевозки провианта и фуража потребуется огромное число подвод, перевозку же надо будет производить в самое рабочее время, что совершенно подорвет благосостояние хозяев; потребуются также подводы для перевозки войсковых тяжестей, на что у поселения не останется никаких средств».
