И однажды я не выдержала. Говорю своей балерине: так, мол, и так, Лидия Михайловна, вам уже куда лучше, а настои я и дальше слать буду. Но сама, извините, домой поеду. Невмоготу мне. Думала, она согласится, отпустит. А Крестовская, как всполошится! Нет, умоляет, Тонечка, не бросай меня! Ты мне так помогаешь! Ну, я и брякнула в ответ: «Я-то вам помогаю. А вы мне сколько платите – на хлеб даже не хватает, не то что на нормальное жилье, хотя бы где-нибудь возле парка». Тогда она резво, я уже ее поставила ведь на ноги, в кабинет бросается... И выносит оттуда неслыханной красоты брошь. Ветка изящнейшего плетения, а в центре орел, весь драгоценными камнями усыпанный. А в клюве он держит огромный бриллиант... Я аж ахнула от такого дива. А Крестовская серьезно так говорит: «Вот, Тонечка. Отдать ее сейчас не отдам, слишком дорога она мне. Но завтра же мы с тобой отправимся к нотариусу, и я тебе эту брошь отпишу. Жить мне по-всякому, даже с твоей помощью, не десятилетия – несколько лет осталось. А цена броши миллионы. Будешь мне помогать и дальше до моей смерти, она твоей будет. Уйдешь – тут же завещание изменю. Как и было, на Егорку, домоправителя своего...»
И действительно, отправились мы назавтра к нотариусу, а копию завещания Крестовская мне вручила. И осталась я при ней... Но только странная вещь – пока я почти бескорыстно ей помогала, балерина каждому нашему общему крошечному успеху радовалась. Без палочки стала ходить – праздник. Голова с утра не болит – счастье. Спину не ломит – ты, Тонечка, моя спасительница... А как отписала мне брошь, почему-то сразу придираться начала. И настои мои горчат, и толку от них все меньше, и коленки у нее снова разболелись... Я, конечно, занервничала. Никак понять не могла – то ли она издевается, то ли меня пугает. А то вдруг я, как с тем директором, неправильно ее лечу? И ей на самом деле хуже становится?.. Села я за книги, про балеринины болезни читаю, целыми днями голову ломаю, как свои настои усовершенствовать... Но Крестовская все равно ворчит, изводит меня постоянно, грозится. А Магда утешает: ничего она не сделает, не изменит завещания. Просто характер дурной, как у всех звезд, пусть и давно закатившихся.
Но, оказывается, плохо Магда знала свою подругу. А Люся, домработница, мне призналась. Как-то, когда я в свою деревню уезжала новых трав собрать, Крестовская совсем уж с левой ноги встала. И голова у нее раскалывается, и спина не разгибается. Погода еще плохая, небо серое, дождь, а когда хмарь, все болезни ведь обостряются. Ну, балерина и психанула. Велит Егорке своему: вези меня к нотариусу! Не справляется, мол, Тонька со своими обязанностями! Никакого толку нет от ее лечения! Ну, а тот – рад стараться. И переменила, подлая, завещание. Все обратно ему отписала. А мне ничего не сказала. Если б Люська, душа добрая, меня не просветила, так бы и не знала я, продолжала стараться да надеяться на сказочное богатство...
И, конечно, меня такая злость разобрала! Ах, ты, думаю, дрянь! Звезда погасшая! Четыре года с тобой вожусь, нервы свои в Москве ненавистной ради тебя порчу, а ты со мной так!
И родился у меня план. Брошь забрать себе. Безо всякого завещания, просто из сейфа благо код мне давно уже удалось подсмотреть. Крестовская, знала, туда не лазит – куда ей сокровища-то такие надевать, стара уже. А саму балерину тоже извести... Аккуратненько. Я ведь ее уже давно как облупленную знаю. Еще два года назад выяснила, что она обычный хмель не переносит – сразу от него слабеет. А от ромашки у нее сердце начинает колотиться. А если цветки ноготков подавать – забывается, чушь всякую несет... Вот и буду ей подсовывать эти все неподходящие травки помаленьку. Месяца не протянет – умрет. И все чистенько, ни одно вскрытие не придерется.
И рука у меня не дрогнула. Брошь вытащила, спрятала в банковской ячейке. И начала потихоньку-полегоньку Крестовскую на тот свет отправлять... Совершенно для себя безопасно. Я ж теперь не убойными дозами действовала, как тогда с директором, когда ему настой арники стаканами давала, а помаленьку. И травы-то – всего лишь ромашка и хмель, они в состав любого успокоительного сбора входят. Из тех, что продаются в аптеках без рецепта. И главное, никто, кроме меня, не знает, что балерина ромашку, хмель да цветки ноготков не переносит. Только время надо, чтоб травы мои подействовали.
Я не сомневалась: доведу свое дело тихо-мирно до конца. Но тут мне не повезло. Припало старухе на своем дне рождения показать брошь этой Наде, невесть откуда взявшейся девице. Полезла она в сейф и обнаружила пропажу. И тут же Люську к себе требует, долго беседует с ней в кабинете... А когда они вышли оттуда – сразу на меня зыркает, подозрительно так... Но ничего не сказала Крестовская в тот вечер. Хотя я, конечно, поняла: угадала она, кто вор... И запаниковала я тогда дико. С одной стороны, доказательств-то никаких нет, никто не видел, как я в сейф лазила. И в квартире у Крестовской народу полно бывало, кто угодно ее ограбить мог, хоть та же Надя, хоть Влад... Но по тому, с каким видом Лидка с Люськой шептались, я поняла: обе они на меня думают.
И пришлось тогда идти ва-банк. Благо я метод знала, давний еще, проверенный. Аконит называется. Мало кто о нем слышал, а ведь он еще со времен Древней Греции известен. Такая легенда есть, будто появился аконит на свет благодаря двенадцатому подвигу Геракла. Когда вошел тот в ад, усмирил злобного пса Цербера и привел его с собой. И везде, где капала ядовитая слюна адова охранителя, вырастал удивительный цветок аконит.
Про растеньице это мне еще бабка моя рассказала. Что у нас в России все считают его ядом смертоносным, но на самом деле у цветка полезных свойств не счесть. В Тибете его даже королем медицины называют. Если употреблять его без разбора – то и правда можно погибнуть. А коли с умом – он от многих болезней вернейшее средство. И от артрита помогает, и от ревматизма, и от сердечных хворей. А уж раны, особенно гнойные, залечивает совсем волшебно. Сначала боль адская, но, коли ее перетерпишь, не смоешь его, любой фурункул прорывается, любая болячка в тот же миг подживать начинает.
Сама бабка, правда, аконитом не лечила. Говорила, и достать его трудно, только где-то в дальних краях он растет, и опасно – пациент умереть может, если дозировку неправильно вычислишь. Но я, когда травами серьезно занялась, аконит в своей коллекции заимела. Аж на речку Амур за ним ездила... И это средство мое помогало. И Левушке. И Крестовской – тоже. От артрита компрессы с ним делала, и для повышения жизненных сил настойку давала специальную: первый день по капельке, на следующий две, и так – до сорока. А потом, тоже в течение сорока дней, уменьшала дозировку – опять до одной капли... Не будь аконита – может, и не исцелила бы я балерину.
Но для себя я всегда помнила одну вещь... Правилом Арндта – Шульца называется. Что в низких дозах ядовитое вещество стимулирует жизненную функцию. По мере увеличения дозировки наступает ее угнетение. А дальнейшее наращивание приводит к смерти.
А у аконита моего любимого еще одно свойство есть, очень ценное. Я надеялась, конечно, что мне оно не пригодится но на всякий случай всегда имела его в виду. Если человек умирает от аконита – этого ни одно вскрытие не вычислит. Не остается он в крови. Только косвенные признаки присутствуют – прилив крови к сердцу, само сердце увеличено, зрачки у трупа сужены. Но только если это человек старый, все однозначно на сердечный приступ и спишут. Есть, конечно, риск, что проведут какое-нибудь очень точное исследование вроде спектрального анализа трупных тканей, но только что мне делать оставалось? Люська на пару с Крестовской ведь явно не сомневались, кто брошь взял... Мне оставалось только рисковать.
