Я подошел к окну, выглянул из-за тяжелых гардин. Старый московский двор, занесенный снегом. По нему из подворотни к подъезду ведут две цепочки наших с нею следов. С Герцена отдаленно слышится пение троллейбуса и уличный шум.
Наташино жилье, с кем бы она тут ни обитала, не производило впечатления ухоженного. Просто – временный бивак. Наверное, так оно и есть: приехали ненадолго в отпуск. А настоящая жизнь и обустройство откладываются на потом, на после заграницы.
Меня охватила дрожь: оттого, что я вот-вот, совсем скоро, коснусь ее. И эта внутренняя трясучка любви мешала думать, рассуждать логически.
Натальи не было довольно долго. Она вернулась умытая, посвежевшая, даже веселая. В руках – поднос, где испускала волшебный кофейный дух турка.
– Украла кофе у соседей, – засмеялась она. – Все равно они раньше марта сюда не вернутся… Ты есть хочешь?
– Нет. Хочу выпить.
– Тогда достань из холодильника коньяк. И конфеты.
Холодильник совсем не производил впечатления полной чаши. Кастрюля с куриным бульоном, заветренный кусочек сыра, одна вялая сосиска.
Я вытащил коньяк и коробку конфет – и то, и другое оказалось початым. Но коньяк – хороший, армянский, пять звезд. Я на секунду представил себе, как они попивают его тут с неведомым мне мужем, и мой живот скрутило судорогой ревности.
Наташа вынула из серванта рюмки и чашки.
– Знаешь, как по-настоящему пьют коньяк? – сказала она. – На всяких приемах, и все такое? Из больших фужеров, они наливают его на донышко, крутят по стенкам, а потом смакуют маленькими глотками…
– Ага, я тоже видел. В кино «Посол Советского Союза». Но мы же здесь – не там. Давай вздрогнем по-русски.
– За что будем пить? – спросила она с долей кокетства.
– За то, чтобы нам быть вдвоем. Где угодно. В тайге, в пустыне. Только вдвоем, и нас бы никто не нашел.
Я посмотрел ей прямо в глаза, мы чокнулись, и скулы ее порозовели – не от коньяка, нет, от моих слов.
Потом она мне их припомнила.
Мы лежали на наскоро застеленной супружеской тахте, и за окнами быстро угасал короткий зимний день.
Все было как всегда, и счастье вернулось, и я не мог наглядеться в ее разглаженное, раскрасневшееся лицо с сияющими глазами.
– Ты сказал, что хочешь уехать? – спросила она, водя пальчиком по моей груди. – Со мной? – уточнила она.
– Да, хочу, – твердо ответствовал я. – Мечтаю. Прямо сейчас.
– А ты… Нет, я, наверно, не должна спрашивать…
– Что? Что?
– Ты хотел бы уехать отсюда – насовсем?
Мы всегда понимали друг друга с полуслова, и теперь этот навык восстанавливался.
– Отсюда – это из Союза? – все-таки переспросил я, хотя и догадался.
– Да.
– С тобой – хоть на край света. Хоть в Папуа – Новую Гвинею.
– Я серьезно спрашиваю.
– А как это сделать? Если серьезно? У тебя что, родственники за границей появились?
– Нет. Но можно все. Стоит только захотеть.
– Еще раз спрашиваю – как?
– Мы сбежим.
– Сбежим? Вы что, собираетесь с мужем просить политического убежища? Но вы – там, а я – здесь. Я-то тут при чем? Вы что, меня усыновите?
– Ладно, забудь.
– Нет, давай договорим. Или ты хочешь сбежать от мужа? Зачем тогда так далеко? Давай усвистим в другой город. В Ленинград. Или во Владивосток. Или в Ташкент – там тепло, там яблоки.
– Все – проехали!.. Кончен разговор.
– «Проехали»? Почему? Что ты недоговариваешь?
– Да потому что ты не понимаешь меня. Здесь, в Союзе, – произнесла она тихо-тихо, – все равно не будет жизни. Как бы ты ни вертелся.
– И что теперь? Что ты предлагаешь? Ползком по нейтральной полосе? Под лай мухтаров? Граница у нас, как известно, на замке.
– Да, на замке. Но – не везде, – прошептала она. – И не для всех. Можно попробовать сбежать.
– Один шанс из тысячи.
– Пусть! – сказала она убежденно. – Но я на этот шанс поставлю.
– Ты серьезно?
– Еще как.
– Но зачем это тебе? Разве здесь так уж плохо?
– Мне – плохо.
– Не глупи, Наталья! – воскликнул я со страданием в голосе. – Они тебя убьют! Или, в лучшем случае, посадят.
– А я – рискну.
– Господи, ты же умная девочка!.. Какую ерунду говоришь!
– Все! Тихо! Забудем этот разговор.
Я покачал головой:
– Это самая идиотская идея, которую я только слышал в жизни.
– Вот и выброси ее из головы. Навеки.
И как бы ставя точку, перечеркивая наш разговор, она потянулась ко мне, погладила по щеке и поцеловала в губы… А за окном совсем уже стало темно, мы не зажигали света, и в темноте только светилось ее тело и блистали глаза… А юноше, каким я был тогда, так легко в приступе любви забыть о благоразумии, рассудке, неудачных планах – обо всем…
…Утром она накормила меня завтраком. Куски вареной курицы вперемешку с яичницей – вкусно и сытно. Большая кружка свежезаваренного кофе. А потом она сказала:
– Вот и все, Ванечка. Сегодня возвращается мой муж.
– Ну и что?
– Мы не сможем больше встречаться.
– Ты шутишь!
– Нисколько.
– Вчера наличие мужа тебе не мешало. Мы можем видеться не здесь. У меня. Где угодно.
– Не в этом дело. Мы уезжаем.
– Куда?! Нелегально переходить границу? Из Сирии в Израиль?
И тут Натальино лицо исказила злоба.
– Забудь! – прошипела она. – Забудь, о чем я тебе говорила! И – молчи! Никому ни слова! Даже – мне! Я пошутила, понял? Это просто глупая шутка!
– Не знаю, – покачал я головой, – насколько это шутка – но глупость неимоверная.
– Не твое дело! Я сказала – забудь! И держи рот на замке!
– Ну, ладно. Дело твое. Если ни мое мнение, ни я для тебя ничего не значим, мне правда лучше уйти… – Я встал из-за стола.
Пошел к двери.
– Постой… – Она сделала шаг ко мне.
И я тоже шагнул к ней.
И вот – последние объятия, действительно последние, и судороги любви, окрашенные печальным, горьким светом хмурого утра – утра расставания…
А потом…
– Дай мне свой телефон.
Она покачала головой.
– Бесполезно.
– Почему?!
