Попугай и форточка возымели свое действие. Или скорее мой откровенный халатик. И Николай Егорыч, человек сверхосторожный, отворил. Двигали им, видно, удивление и вожделение. А то, что удивляет и притягивает, уже не кажется страшным.
И тут, отодвинув меня, из-за моей спины возник Кир с пистолетом Эдика в руке. Он приставил дуло ко лбу хозяина и скомандовал шепотом: «Тихо! Три шага назад!» Я наслаждалась ужасом, написанным на лице директора. Я вошла вслед за ними и захлопнула дверь.
По-прежнему загипнотизированный пистолетом и взглядом Кирилла, Николай Егорович отступил в комнату. Кир скомандовал:
– Лечь на пол лицом вниз!
Солнцев покорно и беззвучно улегся. Его взор пару раз останавливался на моем лице, но от страха он меня не узнавал.
– Руки за спину! – приказал мой подельник. Директор подчинился. Я никогда не думала, что мне будет так приятно видеть его беспомощным у своих ног.
Жаль, моя месть и Ритке, и Порядиной оказалась опосредованной. И я не видела их скорбных лиц, когда они узнавали, что с ними случилось. А удар предателя-обэхаэсэсника по затылку – это слишком быстро и мелко. А тут – все въявь, вживую и крупным планом…
И только когда мы связали Солнцеву руки и ноги, заткнули рот, подняли и приторочили к креслу, он наконец, узнал меня. И понял, что разговор пойдет серьезный. И он вряд ли дождется снисхождения.
Я закрыла форточку. И задернула шторы. Не надо никому видеть и слышать, что будет здесь твориться.
Парадная зала в квартире директора напоминала провинциальный музей. Сильно уменьшенную и ухудшенную копию усадьбы Кусково. Антикварные стулья и кресла из дворца, буфет и диван в барочном стиле, пара картин а-ля Рубенс в золоченых рамах: обнаженная натура, натюрморты с женскими окороками, прелестями навыкате – наверное, мой враг так возбуждался.
Подумать только: и ради этой гнусной обстановочки он властвовал и промышлял. И – боялся. Я могла бы тоже стать для него – для всех них, торгашей, хозяев жизни – своей. И ценою многих унижений войти как равная в подобную роскошь. Не очень радостная перспектива.
Честно говоря, судьба Робин Гуда (Робин Гудши!) мне милее. Даже если в итоге светит новая колючка.
– У тебя, Егорыч, есть два варианта, – сказал Кирилл, наставив в лоб ему пистолет. – Первый: вести себя хорошо и жить потом долго и счастливо. Второй – артачиться, упорствовать и сопротивляться, и тогда словишь пулю. Итак. Вопрос первый. Где твои тайники? Золото? Ценности? Деньги? Готов говорить?
– Ум-гуммм… – Солнцев закивал.
– Кир, развяжи ему рот.
Мы недооценили директора. Его волю к жизни, страсть к борьбе и жадность.
Как только Кирилл вытащил кляп, он заорал, как иерихонская труба:
– Помогите! Пожар!..
Но я и Кира недооценивала. Он очень быстро вновь заткнул тряпкой рот мерзавцу. А потом, не говоря ни слова и долго не раздумывая, схватил с дивана подушку (с вышитой на ней пасторальной сценкой), бросил ее на колени директору, вплотную приставил к ней револьвер – и выстрелил!
Дзынькнула о стекло антикварного буфета отлетевшая гильза. Выстрел звоном отозвался в ушах. Мой обидчик дернулся на месте и заорал сквозь кляп: «Ау-ммм-ааа!» Из-под штанов на стул и на ковер потекла кровь.
Когда директор откричался и стал стонать и всхлипывать, Кир наклонился к нему и грозно проговорил:
– Следующий выстрел будет в яйца, я тебе обещаю. Ты это заслужил. Где тайник? Ты будешь говорить? Не мычи! Головой мотни: да или нет?
И вот ведь какая штука… В своих мыслях я столько раз пытала Солнцева… придумывала ему всевозможные казни… И ждала, что, когда момент расплаты наконец наступит, я буду чувствовать только злорадное удовлетворение, радость… Я была готова сама вырвать с корнем его хозяйство. Мечтала собственноручно свернуть ему шею. Я в мыслях не останавливалась ни перед чем, чтобы причинить ему сколь угодно сильную боль. Слишком уж много страданий – через край! – доставил он мне. И потому я воображала, что не буду торопиться. Мне хотелось, чтобы месть была долгой, сладкой…
Но… Первый азарт прошел. Николай Егорыч наконец корчится от боли, распростертый предо мной, а я не испытываю никакого удовольствия. Никакого глубокого удовлетворения. Ни толики торжества. Только тошноту, усталость и, пожалуй, даже сострадание.
А Кирилл, кажется, вошел в раж. Он все спрашивал пленника:
– Где тайник? Где? Говори!.. Ты готов?! Кивни, если готов!
Директор быстро-быстро закивал утвердительно головою, что-то мыча.
Мой подельник выдернул из его рта кляп.
Николай Егорыч глубоко и судорожно стал хватать ртом воздух, а когда отдышался, наконец ответил:
– Я все храню на даче. Поезжайте туда. Я скажу, где что лежит.
Кир взъярился. Снова приставил ему ко лбу пистолет.
– Ты готов проститься с жизнью из-за своих поганых денег?!
– Клянусь вам: все – там!
Он отвечал Кириллу, а глазом косился на меня. Директор на лету проинтуичил расклад. И понимал: это я пришла по его душу. Это я здесь главная. И как я скажу, так и будет.
– Считай до трех, Кирилл, – мне хватило хладнокровия, – если не скажет – стреляй. – Мой голос не дрогнул: – Только отойди, чтоб он тебя кровищей не запачкал. Мозгами своими. Стреляй, чего ждешь!
И тут мой враг номер один дрогнул. И – сдался.
– Возьмите в секретере, – прохрипел он. – В моей спальне. Верхний ящик, он с секретом. Там золото. А денег у меня, клянусь, нет. Ни на даче, ни здесь, нигде. Все – в деле. Лишь на мелкие расходы, рублей двести.
Мы с Киром переглянулись. Признаюсь: у меня не было больше сил грозить Солнцеву, мучить его. Я готова была удовольствоваться малым. Но мне нужно было получить еще кое-что…
– Кирилл, посмотри, есть ли что там, где он сказал, – попросила я.
Мой спутник отдал мне пистолет и вышел. Я снова обратилась к директору (его штанина, кресло под ним и ковер быстро пропитывались кровью):
– Слушай сюда, подонок, – сказала я, – если ты не соврал и напарник обнаружит золотишко, мы уйдем. А дальше есть два варианта. Первый: мы тебя оставим здесь привязанным к креслу. И ты истечешь кровью. И в конце концов помрешь. Уж кому-кому, а мне тебя нисколько не жалко. Ты заслужил.
Николай Егорыч дернулся в своих путах. Он сильно побледнел. Не знаю, что сказывалось: потеря крови или страх. А я продолжила:
– Вариант номер два: мы уйдем, но предварительно тебя развяжем. Сможешь позвонить в «Скорую помощь». И даже в милицию. Но чтобы тебя развязать, я должна получить записи твоей «черной бухгалтерии».
– Не понимаю, о чем ты, – он отвел взгляд.
– Прекрасно понимаешь.
