Я достал телефон и на всякий случай сделал пару фотографий одной и другой могилки. Потом побродил по кладбищу в поисках смотрителя – или хотя бы живого человека, которому смог бы задать вопрос о стороже, – однако не обнаружил никого. И тогда я сел в машину и поехал обратно к моему Вергилию по семейству Рыжовых – Вере Петровне.
Женщина повторному моему появлению не удивилась. Она как раз ела: на кухонном столе перед нею возвышалась гора поджаренной докторской колбасы – весьма гадкой, судя по источаемому запаху, а также пара нарезанных вдоль огурцов.
«Присоединяйтесь», – радушно пригласила пенсионерка. Я отказался и тут же выпалил свою новость. Сведения об ухоженности могил потрясли Веру Петровну не меньше моего. «Да не может быть…» – пробормотала она. Я немедленно продемонстрировал на дисплее моего телефончика образец: памятники и площадки подле них. Пожилая дама в недоумении всплеснула руками, а потом стала размышлять вслух:
– Кто б это мог быть? Салтычиха с ее работы? Ох, вряд ли… Конева? Пискунова?..
Тогда она схватилась за телефон (советского образца – с диском и трубкой, заклеенной скотчем) и принялась названивать. Были забыты и колбаса, и я, и огурцы. На счастье, Вера Петровна не слишком отдавала дань провинциальному политесу, а сразу брала быка за рога:
– Семеновна? Ты помнишь, у нас такая Рыжова в доме жила? Да, да, умерла давно… Так вот – ты не знаешь, кто сейчас за ее могилкой ухаживает?
Однако никто ничего не знал, никто ни в чем не признавался.
В момент, когда моя добровольная помощница в очередной раз положила трубку, я подсказал:
– Надо бы смотрителя кладбища найти или могильщиков, может, они чего-то видели, знают…
Старая леди обожгла меня взглядом и строго бросила: «Не учи ученого!» – однако снова взяла телефонную трубку и стала представителей этих почтенных профессий разыскивать. И в конце концов нашла, однако даже среди них никто ничего не знал, не видывал.
Наконец Вера Петровна в очередной раз досадливо брякнула трубку:
– И обед мой остыл…
– Может, это Наташа… – вслух предположил я, а пенсионерка обожгла меня взглядом:
– И не мечтай!
– Почему?
– Да я бы знала! Мы бы все знали! Думаешь, она удержалась бы, чтобы домой к себе не заглянуть?! По дворику погулять?! Нету уже твоей Наташи, и не мечтай.
Я нахмурился, а старуха подбодрила меня:
– Ну, ну, нюни-то не распускай. Все в жизни бывает, я одно хочу сказать: здесь Натахи с начала восьмидесятых больше не было. Знаю я это. И знаю, и чувствую.
Напоследок мы с Верой Петровной обменялись номерами телефонов, и она пообещала звонить, если что-то выяснит-вспомнит, я не сомневался, что женщина продолжит поиски: ее задела и тайна могил, и моя жалостная история…
Долгий путь из подмосковного З*** в столичное Коньково мне снова проложил навигатор – и опять я ехал, как барин, без пробок, навстречу основному потоку, уже потянувшемуся из города на дачи. А наконец добравшись до района, где проживал Аристов, я засел в ресторанном дворике торгового центра, вызвонил Павла Савельича и пригласил приходить. Сам же взял в ближайшем фастфуде пару кусков курицы и картошку фри – с раннего утра ничего, кроме карамелек на кухне у Веры Петровны, во рту у меня не было. От долгих поездок и многочисленных встреч день казался неимоверно длинным – а ведь он еще не кончился…
Когда явился отставник, я заказал нам обоим по чашке капучино и пирожному – и увидел, что (как и коньяк «Мартель») подобные изыски не входят в обычный рацион Аристова, и он искренне радуется тому, что я его угощаю, хотя тщательно скрывает это. Ах, Россия, Россия – что ж ты наделала со своими пенсионерами!..
Испив кофе, Аристов достал из внутреннего кармана летней куртки листочки, развернул их. Бумаги были исписаны красивейшим бисерным почерком. Вид у отставника был торжественный.
– Итак, – молвил он, – кто вас интересует первым?
– Наташа Рыжова, – брякнул я и чуть не добавил: «Только она-то и интересует…»
– Н-да, а вас она серьезно задела, – покачал головою отставник. – Вон, и в З*** мотались… Неспроста… Но, к сожалению, по Рыжовой по-прежнему нет ничего.
И у меня опять отлегло от сердца: значит, она – убежала. И тут же тоскливая мысль: а может, не просто сбежала, а ушла совсем из-под людской юрисдикции.
– Зато, – продолжил мой сотрапезник, – есть сведения по всем остальным фигурантам.
– Вы, главное, не забудьте их в свои мемуары вставить, да пошире. Это всегда интересно: чем дело кончилось, чем сердце успокоилось.
– С кого начнем?
– С кого хотите.
– Кирилл Воробьев, подельник Рыжовой.
«Он был любовником моей Наташи, – укололо на секунду меня, а потом я про себя усмехнулся: – Ох, сколько ж лет прошло, и сколько любовников (и мужей) было у нее, и сколько любовниц – у меня, и разве не смешно ревновать человека, которого уже, верно, нет на свете или которого ты, возможно, больше никогда не увидишь?»
– Воробьев, – доложил отставник, – был осужден в июне восемьдесят четвертого, получил двенадцать лет лишения свободы, вышел благодаря условно-досрочному в девяносто четвертом. Проживал в Москве в своей квартире вместе с матерью. Нигде официально не работал, подрабатывал грузчиком в магазине. Неоднократно проходила информация, что он употребляет наркотики. В конце концов в ноябре девяносто седьмого скончался – записано, что от острой сердечной недостаточности, но местный участковый думает – от передозировки.
«Вот и еще одна сломанная судьба. Эй, тетенька Жизнь, не слишком ли многих ты калечишь и ломаешь!?»
– Продолжать?
– Ну, конечно, – молвил я.
– Просто вы отвлеклись.
– Да – подумал о скоротечности жизни. И ее несправедливости.
– Об этом всегда полезно думать, – покивал Аристов. – Мне – в силу возраста. А вас профессия обязывает.
Вокруг жужжала молодежь, которой рано было еще о чем-то задумываться: они хохотали, и пили пиво, и ели бургеры, сажали девчонок на коленки, и обнимались, и шептались, интриговали и складывали на столик свои мятые рубли, чтоб купить мороженого или колы.
– Итак, – Павел Савельич заглянул в свой аккуратнейший конспект, – далее – руководители торговли. Товарищ Порядина – та самая, у которой дача сгорела в Травяном, – очень быстро из универмага уволилась. Пошла работать простым товароведом в хозяйственный магазин. Однако это ее не спасло. Следствие по делу «Столицы» тогда же, в феврале восемьдесят четвертого, и началось. Порядину не арестовали, но на допросы таскали регулярно. В феврале умер Андропов, и при Черненко, казалось, дело сойдет на нет. Оно и тянулось довольно вяло, но потом, когда к власти пришел Горбачев, закрутилось с новой силой. Встал вопрос о взятии Порядиной под стражу до суда – этого она, наверное, и не выдержала и в апреле восемьдесят пятого скоропостижно скончалась у себя дома – инсульт. У нее в двухкомнатной квартире провели обыск и изъяли денег и драгоценностей на общую сумму – вы себе не представляете! – около ста пятидесяти тысяч рублей! Вы помните, что это за деньги были в те времена?!
