Он пригласил меня посетить Пакистан, что я и сделал в марте 1988 года. Он организовал встречу с размахом, как и президент Филиппин Маркос в 1974 году. Как только наш самолет пересек границу Пакистана неподалеку от Лахора, к нашему самолету пристроились шесть истребителей F-16, которые сопровождали нас до Исламабада. В аэропорту нас приветствовали девятнадцатью залпами орудийного салюта, был собран огромный почетный караул и сотни размахивавших флажками детей и танцовщиц в традиционных пакистанских костюмах. На меня произвел хорошее впечатление Исламабад, который был намного чище и ухоженнее, чем Дели. В нем не было грязи, трущоб и запруженных людьми центральных улиц. Резиденция для гостей и гостиницы также были в лучшем состоянии.
Зия уль-Хак был крупным мужчиной, с прямыми, черными, тщательно зачесанными назад волосами, толстыми усами, сильным голосом и уверенной манерой держаться, присущей военным. Он строго придерживался мусульманских традиций и заставил пакистанских военных соблюдать «сухой закон», подобно всем жителям страны. Нас как гостей обеспечили пивом местного производства. За обедом Зия произнес речь, полную комплиментов по поводу успехов в развитии Сингапура, он также похвалил нас за противостояние с западной прессой. Он следил за обменом заявлениями между правительством Сингапура и западными средствами массовой информации и радовался за нас. Ему часто доставалось от западной прессы, и он восхищался тем, что мы не сдавались. Он наградил меня пакистанским орденом «Великий лидер».
На пресс-конференции, состоявшейся перед отъездом, я похвалил президента Зия уль-Хака за мужество в организации помощи афганским повстанцам. Если бы он был слабонервным человеком, который предпочел бы отвернуться в сторону, мир проиграл бы от этого. К сожалению, несколько месяцев спустя, еще до того, как мы сумели добиться прогресса в развитии наших отношений, Зия погиб в подозрительной авиакатастрофе.
В отношениях с Пакистаном снова наступил застой до тех пор, пока в ноябре 1990 года премьер-министром страны не стал Наваз Шариф. Он был тучным человеком среднего роста, невысоким по пакистанским меркам, уже облысевшим, хотя ему еще не было пятидесяти. В отличие от семейства Бхутто Наваз Шариф вышел не из прослойки элитных феодальных землевладельцев, а из буржуазного делового семейства в Лахоре. На протяжении многих лет, в период, когда Пакистан находился под властью военных, включая Зия уль-Хака, он создавал сталелитейные, сахарные и текстильные компании. В 1991 году он посетил Сингапур дважды: в марте, чтобы изучить причины нашего экономического прогресса, и в декабре, чтобы попросить меня посетить Пакистан и дать советы по поводу того, как сделать экономику страны более открытой. Он сказал, что в Пакистане начаты смелые реформы, использовавшие опыт Сингапура в качестве модели.
Он произвел на меня впечатление человека, стремившегося к переменам и желавшего перевести Пакистан на рельсы рыночной экономики. Я согласился посетить страну в следующем году. По моей просьбе он прислал генерального секретаря Министерства финансов Саида Куреши в Сингапур, чтобы проинформировать меня. Мы провели три встречи по три часа каждая, обсуждая цифры и факты, которые он прислал ранее. Вскоре стало очевидно, что Пакистан сталкивался с тяжелыми проблемами. Налоговая база была узкой, поступления от налога на доход составляли только 2 % ВНП. Многие сделки по продаже земли не регистрировались, а уклонение от уплаты налогов было широко распространено. Правительство субсидировало сельское хозяйство, железные дороги и сталелитейные заводы. 44 % бюджета расходовалось на оборону, 35 % – на обслуживание внешнего долга, а 21 % оставался на управление страной. Дефицит бюджета составлял 8–10 % ВНП, а инфляция измерялась двузначными цифрами. Международный валютный фонд обращал внимание правительства на эти данные. Решения были очевидны, но политически их было трудно осуществить, ибо в стране не было образованного электората, а законодательный орган находился в руках землевладельцев, которые манипулировали голосами необразованных фермеров-арендаторов. Это делало земельную реформу практически невозможной. Коррупция была необузданной, воровство государственной собственности, включая незаконное пользование электроэнергией, массовым.
В феврале 1992 года я провел в Пакистане неделю. Я дважды встречался с премьер-министром Навазом Шарифом и ключевыми министрами, включая министра финансов и экономики Сартаджа Азиза, который был неудержимым оптимистом. После возвращения в Сингапур я послал Навазу Шарифу отчет с личным письмом, изложив в нем те меры, которые ему следовало предпринять.
Он был человеком дела, обладавшим неистощимой энергией. К примеру, он симпатизировал положению водителей такси и снизил налоги на такси, несмотря на то что это было не совсем справедливо по отношению к другим покупателям автомобилей. Будучи в прошлом бизнесменом, он верил в частное предпринимательство как в средство ускорения экономического роста и стремился приватизировать государственные предприятия. К сожалению, в Пакистане эти предприятия не продавались, их не выставляли на открытые тендеры. Дружба, а в особенности политические связи определяли, кому и что достанется. Он лично всегда верил в то, что что-то может быть сделано для улучшения положения. Проблема состояла в том, что зачастую у него не было ни времени, ни терпения, чтобы всесторонне изучить вопрос перед тем, как принять решение. В целом я считаю, что он был лучше подготовлен, чтобы управлять страной, чем лидер оппозиции Беназир Бхутто, которая вскоре сменила Наваза Шарифа. Он лучше понимал бизнес, чем она или ее муж Асиф Зардари.
Возвращаясь домой, я остановился в Карачи, чтобы встретиться с Беназир Бхутто. Она очень ядовито отзывалась о Навазе Шарифе и президенте Гуляме Ахмед Хане. Она сказала, что с ее партией обращались несправедливо; что правительство пыталось дискредитировать ее и ее партию путем судебных преследований ее коллег и ее мужа. По ее словам, коррумпированная полиция подстрекала правительство, и страной правила «тройка», состоявшая из военных, президента и премьер-министра. Она также заявила, что это она стояла за кампанией по дерегулированию экономики и что это она приняла законодательство о приватизации.
Наваз Шариф посетил Сингапур в январе 1992 года, возвращаясь из Японии. Он хотел, чтобы я вновь посетил Пакистан и оценил, насколько успешно внедрялись там мои рекомендации. Наваз Шариф приватизировал 60 % намеченных для приватизации предприятий, при этом объем иностранных инвестиций увеличился. Саид Куреши вновь предоставил мне необходимую информацию. Я обнаружил, что многими моими рекомендациями они не воспользовались – этого я и опасался. Еще до того как у меня вновь появилась возможность посетить Исламабад, конфликт между президентом Гулям Ахмад Ханом и премьер-министром Навазом Шарифом привел к тому, что они оба ушли в отставку. Были проведены новые выборы, и премьер-министром страны стала Беназир Бхутто.
Вскоре после выборов, в январе 1994 года, я встретился с Беназир Бхутто в Давосе. Она ликовала и была полна идей. Она хотела, чтобы Сингапур участвовал в проекте строительства дороги из Пакистана в Среднюю Азию через Афганистан. Я попросил предоставить детальное предложение, которое мы могли бы рассмотреть. Она также хотела, чтобы мы изучили, насколько жизнеспособны были некоторые из «больных» предприятий в Пакистане, и взяли бы их в управление. Ее муж хотел развить еще более кипучую деятельность. Он хотел построить остров неподалеку от Карачи, чтобы создать там свободный порт и свободную зону торговли с казино. Экономически это был совершенно необдуманный проект. В Пакистане было столько свободной земли, зачем было там строить остров? Их подход отличался простотой: раз Сингапур преуспевал и имел много денег, то он мог вкладывать их в Пакистан и сделать Пакистан таким же преуспевающим государством.
