Осенью следующего года, после моего визита в Бонн и Берлин, я написал в отчете правительству:
«Берлин выглядел более процветающим городом, чем во время моего предыдущего визита, состоявшегося в 1970 году. Но в нем отсутствует свободный дух, царящий в Бонне. Коммунисты оказывают удушающее влияние на население Западного Берлина. Это делается так, чтобы не вызывать протестов, не давать газетам повода для сенсаций, но в достаточной степени, чтобы постоянно оказывать давление на всех немцев, напоминая им, что в Западном Берлине находятся их заложники. Когда я проезжал мимо советского военного мемориала с часовыми, стоявшими подобно статуям, я вспомнил, что это они поставляли оружие, которое причинило так много страданий народам Индокитая и угрожало Таиланду. Без потока этого оружия не было бы вьетнамских войск в Кампучии и кампучийских беженцев в Таиланде. Нас спасает только то, что их система является ужасно неэффективной в производстве необходимых людям товаров и услуг. Регламентация ослабила дух их людей, подорвав их способности ко всему, кроме войны. Через какое-то время это будет осознано всеми, в том числе и их народами. Если Запад не позволит Советам воспользоваться их военным превосходством, то вся их система в 90-х годах подвергнется серьезным испытаниям». Впоследствии так и получилось.
Я снова встретился со Шмидтом в Бонне в январе 1980 года, после советского вторжения в Афганистан. Я находился там в составе группы лидеров, включавшей Генри Киссинджера, Тэда Хита и Джорджа Шульца, собравшихся для свободного обсуждения проблемы. Мы были единодушны в том, что следовало оказывать сопротивление Советскому Союзу любой ценой и поддерживать афганский народ.
Шмидт подал в отставку в 1982 году, потому что его социал-демократическая партия не поддерживала его политику восстановления финансовой дисциплины. Он продолжал активную деятельность, работая над статьями в газете Die Zeit, а также председательствуя на конференциях Interaction Council – группы бывших мировых лидеров, ежегодно встречавшихся для обсуждения долгосрочных мировых проблем в совершенно беспристрастной атмосфере. Я стал членом этой группы после того, как ушел в отставку в 1990 году.
Преемник Шмидта, Гельмут Коль, был гигантом, вероятно, самым большим и самым высоким руководителем государства в то время. Во время моего посещения Бонна в мае 1990 года он красноречиво говорил о воссоединении Германии, которое тогда вот-вот должно было произойти. Коль рассматривал его в контексте европейского единства. Он был уверен и оптимистично настроен относительно того, что сможет справиться с проблемами и затратами, необходимыми для воссоединения страны. Он отверг любые предположения о существовании «крепости Европа». Коль сказал, что Германия не станет потворствовать протекционизму, и был уверен, что немецкая промышленность сможет конкурировать с японской.
Я выразил озабоченность тем, что воссоединение Германии потребует такого количества труда и энергии, что у Германии мало что останется для инвестиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Канцлер заверил меня, что он не потеряет интереса к Восточной Азии. Он вполне осознавал, что воссоединение Германии, которое должно было прибавить 20 миллионов восточных немцев к 60 миллионам жителей Западной Германии, вызовет опасения у ее соседей. Коль также сказал, что все хотят, чтобы объединенная Германия оставалась членом НАТО, и, хотя причины для этого были не всегда «дружественными», конечный результат должен быть положительным: «Европейское единство и немецкое единство – две стороны одной и той же медали».
У него были также весьма определенные взгляды относительно Китая. По его мнению, в Германии было множество глупцов, которые хотели бы изолировать Китай из-за событий на площади Тяньаньмэнь. Это было неверно. Коль согласился с политикой Сингапура относительно привлечения Китая к сотрудничеству. Китай хотел утвердиться в Европе, особенно в Германии, где училось наибольшее число китайских студентов по сравнению с другими европейскими странами; они должны были стать будущими реформаторами Китая.
В отличие от французов немецкие промышленники и банкиры активно работали в Сингапуре и странах Восточной Азии с начала 70-х годов, задолго до того, как у канцлера Коля развился личный интерес к региону. Вслед за Голландией Германия была самым большим европейским инвестором в Сингапуре и нашим самым большим европейским торговым партнером. Коль посетил Сингапур в феврале 1993 года, через два с половиной года после объединения Германии. Он признал, что стоимость воссоединения с Восточной Германией оказалась выше, чем он ожидал. Тем не менее его сопровождали более сорока наиболее видных представителей немецких деловых кругов. Я убеждал его не уступать Восточную Азию американцам и японцам. Коль сказал, что Германия не замыкается на себе самой. Он хотел развития экономических и культурных связей со странами региона. Канцлер также пригласил меня посетить Германию для поддержания контактов между странами. Он хотел, чтобы сингапурские и немецкие предприниматели вместе инвестировали в Китае, Вьетнаме и других странах Восточной Азии. Я посетил его в мае 1994 года, чтобы проинформировать его о текущих событиях. Говоря о России, Коль отметил, что Европейский союз не относился к московским лидерам с должным уважением. Русские были гордыми людьми и чувствовали себя униженными и оскорбленными этим. Он был убежден, что если не проводить правильной политики в отношении русских, то российские националисты и милитаристы вновь вернутся к власти и все начнется сначала.
В ноябре 1995 года Коль вновь посетил Сингапур и вновь выразил свое беспокойство в отношении России. Его европейские партнеры не понимали критической важности России для сохранения мира в Европе. Они должны были помочь России стать более сильным и демократическим государством, а не вернуться к диктатуре и политике экспансионизма. Европа нуждалась в России в качестве противовеса Китаю. По этим причинам Германия была главным источником финансовой помощи России. В 1989 году на долю Германии приходилось 52 миллиарда долларов, или более половины всей международной помощи, оказанной России. Американцы приводили его в отчаяние – они все более и более замыкались в себе. Республиканцы были «так же плохи, если не хуже». Коль жаловался, что ни один республиканский кандидат не побывал в Европе во время президентской кампании, проходившей за год до того, а в годы холодной войны они это делали регулярно.
Коль хотел, чтобы я высказал свое личное мнение об официальных сообщениях, поступавших из Китая, Японии, Вьетнама, Индонезии, Малайзии, Индии, Пакистана, Бангладеш и Филиппин. Я откровенно ответил на его вопросы. Когда я говорил ему, что та или иная страна была совершенно безнадежной, он соглашался и отвечал, что тоже не вкладывал бы туда капитал. Он был практичным и трезвым человеком, и наши оценки ситуации часто совпадали.
В июне 1996 года Коль пригласил Чу и меня отправиться на вертолете в Шпейер, расположенный в его родной земле Рейнланд-Пфальц, в самом сердце Европы. В городе стоит роскошный собор XI века. Коль приезжал в этот винодельческий район Рейнской области с Миттераном, Горбачевым, Тэтчер и другими политиками. Его жена присоединилась к нам в его любимом ресторане Deidesheim Hof, где мы дегустировали его любимые блюда. Во время обеда он «угощал» меня воспоминаниями о его встречах с восточноазиатскими лидерами, некоторые из которых ему понравились, другие же показались несколько колючими. Сухарто произвел на него впечатление скромного человека, и они стали близкими друзьями. Еще до того как Коль стал канцлером, он посещал Сухарто в его доме. Пока он ждал Сухарто в зале, любуясь рыбками в аквариуме, какой-то человек в свитере и саронге подошел к нему, они вместе смотрели на рыбок и начали говорить. Немецкий посол, сопровождавший Коля, не заметил его. И только спустя некоторое время Коль понял, что это был сам президент. Сухарто пригласил его остаться пообедать, и они вместе провели четыре часа. Во время другого визита Сухарто взял его на свою ферму, чтобы показать разводимый там крупный рогатый скот, после чего Коль прислал ему из Германии племенного быка. В следующий раз, когда он встретился с Сухарто, президент пожал ему руку и сказал, что бык сделал первоклассную работу.
