Я находился в постоянном движении, произнося бесконечные речи перед представителями средств массовой информации и различными группами: Азиатским обществом, Советом по международным отношениям в Нью-Йорке, студентами в Гарварде и Сент-Луисе, Советом по международным отношениям в Чикаго, прессой и телевидением в Лос-Анджелесе. Даже в Гонолулу, где я остановился в качестве гостя главнокомандующего вооруженными силами США на Тихом океане, мне пришлось произнести речь. И только на курорте Мауна Кеа, расположенном на главном острове Гавайского архипелага, я смог расслабиться, целый день играя в гольф, а вечером после ужина любуясь закатом.
Сообщения из наших посольств в Вашингтоне, Канберре и Веллингтоне были благоприятны, но Кен Сви и Раджа были обеспокоены, что я высказывался слишком уж проамерикански, защищая интервенцию, предпринятую Джонсоном во Вьетнаме. Это могло оттолкнуть наших избирателей – этнических китайцев, поэтому Кен Сви и Раджа посоветовали мне придерживаться более нейтральной позиции. Когда я вернулся в Сингапур, я обсудил с ними этот вопрос и изменил тон своих выступлений, сделав его более критичным, но в целом продолжая ясно высказываться в поддержку американского присутствия во Вьетнаме. Я был убежден, что критика политики США во Вьетнаме нанесет ущерб президенту Джонсону и ухудшит его позиции в США. Это не входило в мои планы, ибо противоречило интересам Сингапура.
Десятидневный визит в США произвел на меня сильное впечатление. Я сказал своим коллегам в правительстве, что отношения Сингапура с Соединенными Штатами были, в отличие от наших отношений с Великобританией, поверхностными. Американцы рассуждали обо всем с точки зрения размеров и чисел, а в Юго-Восточной Азии Малайзия и Сингапур по сравнению с Индонезией были просто пигмеями.
После моего возвращения события неожиданно приняли решительный оборот. Великобритания девальвировала фунт стерлингов и в январе 1968 года объявила об ускоренном, к 1971 году, выводу своих войск. Через две недели силы Северного Вьетнама начали свое новогоднее наступление. Им удалось ворваться более чем в сотню городов и городков, включая Сайгон. Американцы были потрясены телевизионными сообщениями об этом наступлении. На самом деле вьетнамское наступление было неудачным, но средства массовой информации убедили американцев, что это была катастрофа, с которой американцы не могли ничего поделать, и война для них была проиграна. Через два месяца, 31 марта, Джонсон объявил: «Я не буду добиваться своего выдвижения в качестве кандидата от своей партии и не соглашусь, если меня все-таки выдвинут». С этого момента Америка находилась в подавленном состоянии, мрачно ожидая нового президента, который смог бы уйти из Вьетнама, сохранив лицо.
С октября по декабрь 1968 года, как и планировалось, я взял короткий отпуск и провел его в Университете Британской Колумбии и Гарвардском университете, оставив во главе правительства Го Кен Сви. Я провел несколько недель в Университете Британской Колумбии. Находясь в клубе преподавателей университета в качестве гостя, я наблюдал за предвыборной президентской кампанией в США по телевидению. После победы Никсона я полетел из Ванкувера в Оттаву, чтобы встретится с Пьером Трюдо, который ранее в том же году стал премьер-министром Канады. Затем я продолжил свое путешествие в Бостон и Гарвард, где стал слушателем Института политики, который был филиалом Школы правительственного управления имени Д. Ф. Кеннеди.
В Эллиот-хаусе Гарвардского университета, где я находился примерно с 200 студентами и 10 слушателями, я прошел курс «погружения» в американскую культуру. Нейштадт подготовил для меня широкую программу общения с американскими учеными в различных областях, в основном охватывавших сферу правительственного управления и политическую жизнь в Америке, проблемы экономики, производительности и мотивации. Программа была насыщенной и включала утренние дискуссии с одной группой, рабочий обед с другой группой, послеобеденный семинар и ужин с известными учеными. Во время ежегодного футбольного матча между Гарвардским и Йельским университетами я почувствовал вкус к молодому задору американцев, дополненному усилиями организаторов. Эффективность организации моего обучения впечатляла. Ко мне был приставлен студент-выпускник, который занимался подбором материалов или организацией дополнительных встреч по моему желанию в дополнение к уже намеченным. Служба безопасности нарушила нормальную жизнь в Эллиот-хаусе, устроив свой штаб в гостиной, чтобы круглосуточно обеспечивать мою безопасность. Я обедал в холле вместе со студентами, слушателями и руководителем учреждения Аланом Хаймертом. Меня поразили свободные, неформальные отношения между преподавателями и студентами. Студенты отличались исключительными способностями, и один из преподавателей признался, что спорить с некоторыми из них бывало довольно трудно.
Преподаватели в Кембридже, в штате Массачусетс, отличались от преподавателей в Кембридже, в Великобритании. Британские профессора 40–60-х годов счастливо жили в своих «башнях из слоновой кости», вдали от суматохи Лондона и Вестминстера. Американские профессора, напротив, старались усилить свое влияние, налаживая связи с правительством. Во время правления администрации президента Кеннеди некоторые профессора постоянно перемещались между Бостоном, Нью-Йорком и Вашингтоном. Сильной стороной британских ученых этого периода было изучение прошлого, а не настоящего или будущего, ибо это было связано с догадками и предположениями. У них отсутствовало прямое взаимодействие с деловыми кругами и промышленниками, как это имело место в Гарвардской бизнес-школе. Американцы, в отличие от англичан, не ограничивались критическим исследованием прошлого. Сила американских ученых заключалась в исследованиях настоящего с целью предсказания будущего. Американские научно-исследовательские организации сделали футурологию уважаемой научной дисциплиной, получившей название «Исследования по футурологии».
Я получил наибольшую пользу не от приобретенных знаний, а оттого, что мне удалось установить контакты и завязать дружеские отношения с учеными, которые не только являлись экспертами в вопросах современной политики, но также обладали доступом к «нервным узлам» американского правительства и деловых кругов. В Гарварде я был диковинкой: 45-летний азиатский политик, взявший отпуск, чтобы «подзарядить батареи» и подучиться в академии после 10 лет пребывания у власти. Поэтому они с готовностью устраивали для меня ужины, на которых я встречался с интересными людьми. Среди них были экономист Джон Кеннет Гэлбрейт, специалист по Японии, бывший посол США в Японии Эдвина Рейсхауэр, специалист по Китаю Джон Фэрбэнк. Я также встретился со специалистом в области политических наук Массачусетского технологического института Люсьеном Паем, который исследовал коммунистическое партизанское движение в Малайе в 50-х годах, и профессором МИТ Полом Самуэльсоном – автором знаменитого учебника по экономике. Последний объяснил мне, почему американцы все еще сохраняли такие малорентабельные отрасли промышленности, как текстильная. Наиболее ценная дискуссия состоялась у меня с Рэем Верноном из Гарвардской бизнес-школы. Он дал мне настолько практичное понимание экономики современного Гонконга и Тайваня (описанное выше), что я впоследствии возвращался к нему каждые четыре года, чтобы узнать что-то новое.
