Премьер-министр Чжоу Эньлай умер в январе того же года, Дэн Сяопин попал в опалу, в Пекине его не было. Поэтому меня принял Хуа Гофэн, который выглядел и действовал как жесткий руководитель службы безопасности коммунистической страны, которым он до того и являлся. Позиции сторон были заявлены во время официального банкета вечером 11 мая. Хуа Гофэн похвалил нас: «В сфере международных отношений Сингапур противостоит гегемону и проведению политики с позиции силы, выступает за мир и нейтралитет в Юго-Восточной Азии, активно развивает отношения со странами третьего мира и вносит положительный вклад в развитие экономических отношений и торговли между странами». После этого он огласил стандартные обвинения в адрес «сверхдержавы-гегемона», не прямо, но вполне очевидно обращаясь к Советскому Союзу, который продолжал проводить политику проникновения и расширения своего влияния в Юго-Восточной Азии после вывода американских войск из Вьетнама.
В ответном выступлении я сказал: «История свела вместе в Сингапуре китайцев, малайцев и индусов. Мы гордимся нашим наследием; на основе нашего общего опыта складывается своеобразный образ жизни. В силу географических факторов наше будущее в большей степени зависит от наших соседей по Юго-Восточной Азии».
Между нами состоялись три официальные встречи общей продолжительностью семь часов. На первой встрече, состоявшейся 11 мая в Большом дворце народов и продолжавшейся три часа, Хуа Гофэн предоставил мне слово первому. Я изложил основные факты, относившиеся к Сингапуру. Малайзия и Индонезия подозревали, что Сингапур занимал прокитайскую позицию, из-за того что 75 % нашего населения составляли этнические китайцы. Американцы и русские также относились к нам с подозрением. Сингапуру приходилось бороться против этого упрощенного восприятия: раз большинство нашего населения составляли китайцы, то мы якобы должны были занимать прокитайскую позицию. Проблема заключалась в том, что часть нашего китайского населения действительно была настроена шовинистически. Это были представители старшего поколения жителей Сингапура, родившиеся в Китае, но они старели, и численность этой группы населения постепенно сокращалась. В городе жили также представители молодого поколения китайцев, получившие образование на китайском языке, которые не смогли выучить английский язык и найти хорошую работу. Хотя они не были так эмоционально привязаны к родине, как те жители, которые родились в Китае, они в основном были настроены прокитайски, а некоторые из них – прокоммунистически. Нам следовало следить за тем, чтобы они не причинили вреда Сингапуру.
Я добавил, что Сингапур не станет антикитайским. Чем сильнее становился Китай, тем более уравновешенным становился баланс сил между США, Советским Союзом и Китаем. Так было бы безопаснее и для всего мира, и для Сингапура. Если бы Китай пришел к выводу, что существование независимого Сингапура не противоречило интересам Китая, то многие разногласия между нашими двумя странами уменьшились бы. С другой стороны, если бы китайцы решили, что существование независимого Сингапура противоречило их интересам, или если бы Китай стремился привести к власти в Сингапуре коммунистическое правительство, то разногласия между нами усилились бы.
Вместо того чтобы ответить на мои тезисы, Хуа Гофэн начал по бумаге излагать теорию «трех миров», которая в тот период представляла собой стандартное видение международной ситуации со стороны Китая. Язык выступления был по-революционному суров. По его словам, текущая международная ситуация должна была ускорить упадок сверхдержав и пробуждение стран третьего мира. Соединенные Штаты и Советский Союз принадлежали к первому миру, развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки и других регионов мира (включая Китай и Сингапур) – к третьему миру, а развитые страны – ко второму миру. Соединенные Штаты и Советский Союз боролись за мировую гегемонию, Соединенные Штаты перенапрягли свои силы, и русские хотели доминировать в мире. Пока это соревнование двух держав продолжалось, мир катился по направлению к новой войне, поэтому все страны мира должны были готовиться к подобному развитию ситуации. Тем не менее Китай рассматривал и США, и Россию как «бумажных тигров», реальная сила которых не соответствовала их амбициям. Проводя политику экспансионизма и агрессии, русские должны были потерпеть поражение. Китай был озабочен тем, как бы в Азии «волка» (США) не сменил «тигр» (Россия). Его речь была произнесена на том неестественном языке, который использовался китайским радио и газетами для критики империалистов и ревизионистов.
12 мая, прямо перед началом второго раунда переговоров, китайский шеф протокола неожиданно примчался в наш пансион, чтобы сообщить, что нас примет председатель Мао. Посещавшим Китай официальным лицам встречи с ним заранее, как правило, не назначались. После того как китайцы оценивали визитера и приходили к выводу, что проведение такой встречи было бы целесообразно, они незадолго до встречи сообщали гостю, что он будет удостоен особой чести встретиться с великим китайским лидером. Моя жена и дочь были вызваны в нашу резиденцию прямо во время осмотра достопримечательностей Летнего дворца Вдовствующей императрицы Довагер без объяснения причин. Избранные члены нашей делегации: я, моя жена и дочь, Раджаратнам (министр иностранных дел), Хон Суй Сен (министр финансов) и К. Ч. Ли (министр культуры) – были доставлены в закрытую резиденцию Мао.
Кортеж автомобилей свернул в окруженный старыми стенами квартал напротив Большого дворца народов под названием Чжуннаньхай, расположенный неподалеку от площади Тяньаньмэнь. Мы проехали через покрытые лаком ворота в комплекс, застроенный невысокими виллами в китайском стиле, расположенными вокруг озера, остановились у одной из них, нас провели внутрь. В гостиной находился «великий кормчий» Мао Цзэдун, одетый в светло-серый маоистский костюм и поддерживаемый двумя помощницами. Мы обменялись рукопожатиям. Затем мы сели, приняв правильные позы, стараясь не скрещивать ноги, что, по китайским обычаям, является выражением непочтительности. На протяжении примерно 15 минут Мао говорил довольно-таки неразборчиво, и женщина средних лет с высоким голосом повторяла его слова на литературном китайском языке. В нескольких случаях она писала на листе бумаги большие китайские иероглифы и показывала их Мао, который подтверждал, что именно это он и имел в виду. Затем его речь переводили на английский. Тема беседы была несущественной. Китайцы оказали сингапурской делегации эту особую честь, чтобы показать, что они уделяли нам достаточно серьезное внимание. Мао больше не отличался тем острым интеллектом, который столь красноречиво описывали Никсон и Генри Киссинджер после встречи с ним в 1972 году. Я думал, что Мао было сложно не только внятно выговаривать слова, но и ясно формулировать свои мысли. Я предположил, что у него была болезнь Паркинсона – в возрасте 82 лет он выглядел хрупким физически и умственно.
На следующий день главные китайские газеты, включая «Жэньминь жибао», поместили на первых полосах фотографию Мао, сидящего вместе со мной. На фотографии он выглядел лучше, чем на самом деле. Годы спустя журналисты и писатели спрашивали меня о том, каким он был. С предельной честностью я мог только ответить: «Не знаю». Человек, которого я видел, был тенью того человека, который командовал армией во время «Великого похода», превратил партизанскую армию в могучую боевую силу, вел партизанскую войну с японцами, пока они не капитулировали в августе 1945 года, нанес поражение националистической армии Гоминьдана. В конце концов, начиная с 1949 года Мао обеспечил пребывание КПК у власти. Он освободил Китай от бедности, деградации, болезней и голода, несмотря на то что миллионы людей погибли от недоедания в результате проводившейся им политики «большого скачка» в 1958 году. Тем не менее он не освободил китайский народ от невежества и отсталости. «Китайский народ поднялся», – провозгласил Мао 1 октября 1949 года на площади Тяньаньмэнь, но подняться высоко китайцам еще только предстояло.
