Учителя в кабинете не было — видно, пошел выпить кофе, у него занятия с самого утра. Открыла футляр, подстроила струны, подтянула винт смычка. Играла я так себе. Руки дрожали — наверное, от голода. На вареной морковке долго не протянешь. И вдруг в кабинете погас свет. Маэстро испытывает на мне новые методы обучения?
— Закрыть глаза! — раздалось у меня за спиной. — Скрипку на стол! Руки на край пюпитра. И не подглядывать.
Проверяют на благонадежность, подумала я. У одной барби-ляли здесь в прошлом году была сестра, так что мы знали, чего ждать. Тех, кто пройдет все тайные проверки, на заключительном концерте торжественно посвятят в Юные Музыканты. И все возрыдают от счастья.
— Тебе нравится в лагере? — спросили у меня.
— Да-а, — протянула я не очень охотно. Все-таки врать нехорошо.
— Готова ты всю жизнь пиликать на скрипке и грызть морковку?
— Вряд ли, — я не удержалась и хихикнула. Откуда-то вдруг повеяло ароматом еще не запыленных березовых листьев. Как будто тот, кто стоял позади меня, провел столько времени на свежем воздухе, в лесу, что этот запах впитался в одежду.
— Что ты думаешь про Ути-Пуси Касуринен и ее гнездоподобную прическу?
— Эй, — возмутилась я, — это провокация?
На пару секунд я даже поверила, что это сама начальница лагеря изменила голос, вызнала у остальных свою кличку и вот-вот подбодрит меня своей любимой присказкой: «Давай-давай, поверь в себя!» Но голос был очень молодой и казался знакомым. Вообще-то ужасно знакомым. Просто этот голос совсем не вязался с лагерем.
— Ты хочешь остаться в лагере на все лето, или у тебя другие планы?
— Другие, — ответила я и открыла глаза.
Хели стояла, прислонившись к косяку, и хитро ухмылялась. С прошлого лета она вытянулась и похудела, длинные руки смешно торчали из рукавов черной футболки.
— Ну пошли, — скомандовала она.
— Пошли, — хихикнула я.
— Придется пробежаться, бери только скрипку, а остальные твои манатки Калле уже унес в машину. Осталось тихой сапой пробраться к воротам.
Надежды Хели не оправдались. Мы это поняли, как только открыли дверь и увидели спортплощадку. Следовало ожидать. Бешеный Карло Разбойников ничего не умел делать тихой сапой.
Глава 2
Побег под прикрытием зефирных грибков
Когда мы добежали до площадки, там уже царила полная неразбериха. Юные музыканты репетировали, вожатые и преподаватели кричали, а Бешеный Карло старался унять весь этот гам. Золотко лично успокаивал близкую к истерике Касуринен.
— Пофпокойнее, фудавыня, пофпокойнее, — повторял он и похлопывал ее по плечу, как разгулявшегося пони.
— Вилья, берегись! — крикнула одна из барби-ляль. — На территории посторонние!
— Прекратить балаган! — взревел Бешеный Карло холодящим кровь атаманским ревом.
Это, как и всегда, подействовало. Целая площадка музицирующих детей и кричащих взрослых притихла и приготовилась слушать.
— Мы не хотим ничего дурного. Мы заберем только то, что принадлежит нам по праву.
— Они в нотном архиве, — упавшим голосом проговорила Касуринен. — В сейфе. Эркки Мелартин, рукопись смычкового квартета. Между коробками с шоколадом.
— А нам не дают шоколад, — пропищала одна малышка из «Поющих креветок». На нее шикнули — испытывать терпение Бешеного Карло никто не хотел.
— Не бефпокойтефь, фудавыня, мы не ва нотами, — заверил Золотко.
— Мы за одним вашим музыкантом, — сообщил Карло.
— По-по-похищение, — проблеяла Касуринен. Ее представления о мире рушились на глазах. Ее рукописный квартет разбойникам не нужен? Зачем же тогда они пришли?
Внезапно она изменилась в лице:
— Вы-вы-выкуп? Деньги фонда?
Вожатые беспокойно задвигались: может, пора уже что-то предпринять?
— Она уезжает с нами добровольно, — заметила Хели, неторопливо извлекла из кармана нож-балисонг и защелкала им в воздухе. Клак-клак-клак. Этого было достаточно, чтобы даже двое самых крупных парней-вожатых совершенно успокоились. — Это вот она, Вилья, — Хели кивнула в мою сторону.
— Да, я уезжаю по доброй воле, — кивнула я. Где-то поблизости взревел мотор разбоймобиля. — Музицируйте себе без меня. Я приехала сюда только потому, что папа этого хотел. Но нельзя силой сделать из человека музыканта.
Вздох ужаса. Из-за того, что я уезжаю по доброй воле? Или из-за того, что не хочу быть скрипачкой? Паршивая овца в стаде.
Разбоймобиль пересек лужайку и на хильденной скорости подлетел к площадке.
— Не тревожьтесь. Не пытайтесь догонять, ничего хорошего из этого не выйдет, — сказала я. — Это мои родственники. Дальние родственники.
Разбоймобиль подкатил прямо к нам, Калле выскочил из передней двери на прыгунке, подхватил меня и заскочил обратно. Бешеный Карло вцепился во второй прыгунок. Разбоймобиль описал широкую дугу и направился в сторону шоссе. Я до самого низа открыла окно и вывесилась на ремне наружу, чтобы ничего не пропустить.
Хели дала знак Золотку, они бросились бежать и без видимых усилий догнали разбоймобиль. Хели распахнула заднюю дверь. Внутри лежала куча конфетных коробок: шоколадные батончики, засахаренные ленточки, фруктовые леденцы, лакричные и салмиачные червячки… Пакеты были размером с мою голову. А, еще зефирные грибки в шоколаде, хит сезона, — этим летом они красовались во всех витринах, завернутые в прозрачный целлофан. Очевидно, разбойники по дороге в лагерь не теряли времени, и киоск им попался немелкий.
Хели и Золотко, не сговариваясь, запрыгнули внутрь и начали выбрасывать сладости на площадку. Мои солагерники застыли, вытаращив глаза.
— Налетай! — крикнул Золотко. — Детям нельвя беф фладкого!
— Давай-давай, поверь в себя! — подхватила я. — Или вы собираетесь протянуть три недели на одной морковке?
— Зефирные грибочки! — ахнула Касуринен. — Бог ты мой.
Разбоймобиль уже набирал скорость, но Золотко успел ухватить коробку грибочков и метнул ее прямо в руки Касуринен. Та приняла подачу и страстно прижала коробку к груди. А мы покатили по песчаной дорожке к воротам, навстречу свободе.
Глава 3
Подпорченное письмом настроение
Разбоймобиль, дребезжа и покачиваясь, покатил в сторону ворот, битком набитый, полный знакомых физиономий. Вот теперь — да здравствуют каникулы, лучшие каникулы на свете! Да здравствует разбойничья жизнь! Бешеный Карло распахнул объятия и издал ликующий вопль. Я взревела в ответ, чтобы выкричать сразу всю горечь, накопившуюся за год, — получилось не намного тише, чем у атамана. Карло стиснул меня огромными ручищами так, что дыхание перехватило.
