Все это удивляло маленьких пленников. Они не могли понять, что все это значит.
Но вот кто-то из самых пронырливых, а значит, и самых осведомленных ребят пустил слух, что их никто убивать не собирается, иначе зачем все это мытье в бане и переодевание, никто из них не будет делать рабов, иначе их никто бы не держал всех вместе и не учил новому поведению — они предназначены совсем для другого. Они пополнят собою отборнейшее пешее войско турок, из них сделают янычар. Слово «янычар» для тех мальчишек еще ничего не значило, ибо войско это родилось всего лишь несколько лет назад, когда султан Мурат начал взимать с завоеванных православных земель «дань кровью» с тем, чтобы через несколько лет получить, благодаря этой дани, жестоких и беспощадных служителей Аллаха, верных и преданных себе телохранителей. А потому и известие это не вызвало у мальчишек большого волнения. Но очень скоро эти слова подтвердились.
Их собрали всех вместе на большом дворе на задворках мечети. Они сели прямо на землю, подмяв, как их учили, ноги под себя. Перед ними появился высокий грузный турок в большом синем халате и белоснежной чалме. Черные широкие брови сходились у самой переносицы, такая же черная борода делала его и без того смуглое лицо совсем темным и суровым. Турок поднялся на кафедру, воздел руки горе и, повернувшись на восток, провел ими по бороде, произнеся в конце: «Ля иллах иль Аллах! Нет бога, кроме Аллаха!» Только после этого он посмотрел на замерших от страха мальчишек.
— Я, шейх Ибрагим, совершивший хадж в славную Мекку, отныне буду наставлять вас, дети гяуров, и, клянусь вам честью Аллаха, я сделаю из вас настоящих мусульман, верных и преданных защитников достославного падишаха, грозных и неустрашимых воинов-янычар.
— А как же батюшка с матушкой?.. — вырвалось у Ивана, но он тут же в испуге прикусил язык, боясь даже смотреть в сторону шейха.
— Кто это спросил? Как зовут того мальчика, который это спросил?
Страх настолько сковал души мальчишек, что они не посмели молчать.
— Иван, — пробормотал кто-то.
— У подданных падишаха нет таких имен, — зло сверкнул глазами шейх. — Каждому из вас дали новое, мусульманское имя, которое отныне и будет вечным вашим спутником в этой бренной жизни. А ваши неверные, гяурские имена вы можете тотчас же выбросить в яму для нечистот или растоптать ногами, растерев по земле. Итак, как зовут этого мальчика?
— Саид, кажется, — нерешительно произнес Иван, вставая со слезами на глазах.
— Запомни, Саид, и вы все запомните: отныне у вас нету ни отцов, ни матерей, ни братьев, ни сестер. Отцом вашим отныне и вовек является великий падишах Амурат, матерью — непобедимая Оттоманская империя, братом вашим отныне и довеку будет острый ятаган, а сестрой — кривая сабля. Вашим домом будет казарма, вашей верой — ислам. А поэтому вы все для начала должны повторить за мной: «Боже, приди!»
Нестройные голоса мальчишек, сбиваясь и дрожа, повторили слова шейха. Шейх Ибрагим снова сделал обеими руками символическое омовение лица и продолжал:
— Все мы отрекаемся от всего злого. Аллах акбар! Слава Аллаху! Повторите!
И снова нестройный хор повторял за шейхом.
— А теперь внимательно вслушивайтесь в мои слова и хорошенько запомните проповедь, которую услышите сейчас. Станьте все на колени! Лбом коснитесь священной земли!
Мальчики послушно выполняли все приказания шейха. Шейх Ибрагим придирчивым глазом осмотрел всех согбенных и, убедившись в искренности исполнения приказания, приготовился читать проповедь. Первая проповедь, первый урок будущих воинов Аллаха и падишаха начинались только сейчас, и шейх был уверен, что каждое слово проповеди коснется ушей слушающих и глубоко западет им в душу. Ему, шейху Ибрагиму, потом будут благодарны эти мальцы, отпрыски неверных гяуров, за то, что он открыл им истину, научил их жизни и всем ее премудростям и превратностям.
— Иисус от духа Божьего, а Мухаммед — Божий посланник; Моисей — старший пророк, брат Мухаммеда-пророка. Перед Моисеем море расступилось, а Иисус-пророк мертвых воскрешал из гробов; а над Мухаммедом-пророком вознеслись скалы там, где он совершал поклонение Богу. Ибо Мухаммед — последний пророк, и не может его пред Богом превзойти ни один пророк. Иисус взошел на небо, и за это его христиане-гяуры назвали Богом, а евреи-чивуты хотели его замучить и распять за его великую святость и великие чудеса, которые он творил на земле. Чивуты боялись, чтобы за ним не пошли люди так, как гяуры, которые называют его Богом. Желая его схватить, они искали его, чтобы после мучений распять. Перед ними Иисус, войдя в один дом и зная злобу евреев, вознесся из дома на небеса. А чивуты, найдя одного человека, похожего на него, в этом доме схватили его, мучили и распяли и рядом с ним двух разбойников. А гяуры говорят, что Иисус мучен и распят. Не верьте вы этому: Иисус был такой святости, что никто не мог до него почти дотронуться, а не то что его могли схватить и мучить. А когда Иисус взошел на небеса, к нему приступили ангелы, приветствуя его, и, взявши его к себе, повели к высшим небесам, показать ему славу Божию. Иисус, пройдя небеса, пошел с ангелами к вратам небесным, делая вид, что он хочет сойти на землю; замыслив это, сказал ангелам: «Я забыл в одном месте сапог». Итак, вернувшись за сапогом, Иисус остался на небесах и будет там вплоть до судного дня. А когда наступит судный день, тогда Иисус сойдет на землю и скажет гяурам: «Вы меня назвали Богом». А чивутам скажет: «Вы хотели меня мучить и распять, и за это все вы идите в вечный ад и будьте там навеки…»
13
В теплую лунную июньскую ночь на Ивана на несколько километров по берегу реки Сочи горели костры. Народное гуляние захватило всех. В эту ночь христианство отступало перед язычеством, верования в Бога отступали перед верованиями в свою судьбу. И церковь была бессильна. Язычество еще настолько глубоко пронизывало всю жизнь человека, что никакие помазания и причащения не могли вытравить его оттуда, ибо языческие обряды приближали человека к жизни (и это было ему понятно и близко), а христианские — к Богу (а вот этого человек никогда не понимал, ибо невозможно понять то, чем тебя пугают и чего ты боишься).
В эту ночь стыд становился врагом людей — одухотворенной природе чужда всякая инородная оболочка. Природа не признает искусственности, какой бы необходимой она ни была. Для нее главное — естество. Обнаженные юноши прыгали, соревнуясь между собой и прогоняя злых духов, через костры; обнаженные девушки плели из луговых цветов венки, и пускали их по течению, и, вверяя самих себя слепым и немым цветам, пускались за ними вплавь, ибо верили, что там, где остановятся их венки, находится их судьба. А потом все вместе, взявшись за руки, водили зажигательные коло вокруг костров.
Пустила свой венок по течению и Зорица. Пустила и поплыла за ним, как и другие девушки. Плыли они все вместе, но каждая видела только свой венок и плыла только за ним, забыв об окружающих.
Вдруг Зорица заметила, что ее венок остановился, затем, как-то странно изменив направление, повернул к берегу. Какая-то неведомая сила вела венок и влекла за ним Зорицу. Ей стало страшно, но она не повернула назад. Венок, зацепившись за прибрежную водоросль, остановился. Речная рябь прибила его к берегу. Зорица, словно слепой за поводырем, поплыла за венком и вскоре вышла из воды на берег. Лишь лягушачьи переливы да трели сверчков разрывали мертвую тишину. Отблески горевших костров не доходили сюда, как не доносился сюда и шум языческого веселья. Зорица закрыла и тут же снова открыла глаза. Было темно. Только бледная луна слабо освещала землю. Не без тревоги и боязни ступила Зорица на прибрежную траву. Ей было страшно, но венок сделал свой выбор, и отступать было нельзя.
