– Эй, выдра! Ты что, не рада?
Странно знакомый голос. Но разве ее знакомые позволяют себе разговаривать в таком тоне? И как не хочется поднимать глаза, что-то говорить, кого-то «строить»… Может быть, сам отстанет?
Таня прибавила шаг, но сильные и наглые пальцы уже схватили ее за локоть, грубо дернули… Пришлось обернуться.
Воронцов. Один из Воронцовых – Николай или Андрей, Таня так и не запомнила, кто из них кто.
Решительно и брезгливо стряхнуть чужую руку, ледяным тоном приказать:
– Убрал грабли, ну?!
– Какая злая, агрессивная кошечка…
Ее локоть он отпустил, но по-прежнему стоит в опасной близости, так, что от его тяжелого дыхания сводит нос.
– Какого хрена тебе надо?
– Лапуля хамит. Лапуля не рада… – вздыхает Воронцов.
Его глаза стекленеют.
– Я обещала, что бабки будут. Что еще? – сухо спрашивает Таня.
– Разговор есть, – ухмыляется Воронцов.
«Даже у уголовников есть свои правила. И они их обычно не нарушают», – говорил ей отчим. А Воронцов сейчас играет совсем не по правилам. Он обещал, что на три дня оставит ее в покое, а сам «за базар не отвечает». И улица пуста, только метрах в ста впереди шлепает какой-то старикашка, он ей точно не помощник, и машин совсем нет…
– Колян! – кричит Воронцов.
«Значит, этого парня зовут Андрей», – автоматически отмечает Таня и смягчает резкий тон:
– Андрей, у меня был тяжелый день. Ты не мог бы оставить меня в покое? А деньги я собираю. Честное слово.
Но Воронцов ее не слушает и вообще смотрит не на нее, а куда-то за спину.
– Андрей, пожалуйста… – Слезы в голосе даже не нужно играть – звенят сами по себе.
Но за спиной уже тормозит машина, и из нее выпрыгивает второй из Воронцовых – Николай, и они с братом ловко – видно, движения давно отработаны – запихивают ее в автомобиль.
– Помогите! – успевает выкрикнуть Таня – громко, отчаянно, из последних сил. И старичок, что шлепал по пустынной улице, ее слышит: остановился, начал растерянно озираться… Только что толку? Машина уже набрала ход, а один из Воронцовых – тот, который сел не за руль, а на заднее сиденье, рядом с ней, – по-хозяйски облапил грудь…
Главное – не сдаваться. Тут нужна выдержка. И полное спокойствие. Уверенно, но не агрессивно стряхнуть наглую руку, холодно попросить:
– Пожалуйста, объясните – в чем дело?
– Соскучились мы за тобой! – хмыкает первый Воронцов. А второй подхватывает:
– И сладенького нам захотелось!
Так, окна закрыты, дверные ручки вывинчены. А если сейчас наклониться вперед и попробовать дотянуться до ручного тормоза? И рвануть? Небрежно, будто садишься поудобнее, вытянуть руку… Нет, они не дураки – просчитали, догадались:
– А ну, рыбонька, сиди смирно!
И вот уже ее запястья стиснуты, словно клещами. Но все равно: нужно изо всех сил стараться. Изображать, что все хорошо и она ничего не боится. Спрашивать дальше:
– Куда вы меня везете?
– Увидишь.
– Что вам от меня еще надо?
– Нельзя быть такой любопытной! – укоряет тот Воронцов, что сидит рядом.
А тот, что за рулем, вдруг лезет правой рукой в «бардачок» и передает брату какую-то тряпку. Резкий запах, такой гадкий, что сводит ноздри, а дальше – ничего. Провал.
* * *
Толик проснулся как всегда: ровно в семь. Семь вечера – идеальное время для пробуждения. Глоток теплого пива, закусить остатками мокрых чипсов – потому их и выбросили, что мокрые, – еще поваляться, а потом уже и половина восьмого. Можно вставать. Ранний вечер – самое лучшее время. В метро уже не злые рабочие, а расслабленные клерки, они радуются, что рабочий день позади, и поэтому подают куда лучше, чем по утрам…
Толик смачно, с хрустом, потянулся. Повезло ему с этим подвалом! Здесь тепло, тихо и даже крыс добрые жильцы потравили.
Он протянул руку к пивной бутылке – всегда заблаговременно ставил ее рядом с матрасом, чтоб с сонных глаз не шарить, а сразу глотнуть – тогда мозг, еще полусонный, сладко эйфорится, течет… Эх, хорошо! Жаль только, что чипсы совсем раскисли… Ну, можно вставать?
Он присел на матрасе. Как не хочется подниматься! В подвале так хорошо, спокойно, и протекшая труба умиротворенно капает. Снова, что ли, уйти на боковую? Так, чтобы в ночь? Идея, конечно, здравая – только завтра-то что он жрать будет? Пива ни капли, от чипсов только влажные крошки… Нет, придется шкандыбать.
Толик неохотно, постанывая, встал. Ладно, сегодня все будет по-быстрому. Настреляет полтинничек – и обратно, на матрасик…
Он с отвращением натянул ветхие, полусгнившие носки, сунул ноги в тесные ботинки – и вдруг услышал: в его подвале кто-то есть! Сначала прогрохотали шаги, потом послышались голоса…
Остатки сна и вялости немедленно улетучились. Толик сразу напружинился, включил все чувства и замер. Что происходит? Уроды из жэка проверяют на крыс? Подростки привели девочку? Или, не дай бог, облава?
Так, идут в его сторону… А теперь свернули. Бу-бу, бу-бу-бу… Пойдут дальше? Нет. Кажется, осели. В огромной комнате, которую Толик называл трубной – потому что все стены в трубах.
Ну, раз осели – значит, не облава. Но кто же тогда? Для жэка – поздно, для подростков – говорят слишком тихо и не ржут. Может, коллеги? Тогда с ними нужно потолковать. Этот подвал – его, и никаких посторонних он тут не потерпит. Впрочем, если коллег больше двух – как их выгонишь?.. В любом случае действовать надо осторожно и себя до времени не выдавать.
Отработанным жестом Толик скинул ботинки – проклятые говноступы стучали, словно деревянные сабо из детской сказки. Нужно смотреть, кто они и что, а потом уж делать выводы и меры принимать.
Он крадучись пошел на голоса. Так, кажется, незваных гостей трое. Три мужика. Судя по тембру – молодые, но не шпана. Бу-бу, бу-бу-бу… Чем они там занимаются? Явно не сексом – слишком спокойные. Неужели ментов нелегкая принесла? Да нет, менты вчера приходили, последний стольник отняли, гады! Да ладно, чего зря мозги напрягать: сейчас просто пойдем и посмотрим, кого это черт принес.
Толик подходил все ближе и ближе, уже и слова различить можно: «Готово… свет… камера!» Что за хрень?!
Он подобрался вплотную к трубной комнате, угнездился у самой удобной щели – и замер. Вот охренистика! Похоже, и правда: кино снимают! Один мужик вертится с камерой, второй стоит, как дебил, с огромной включенной лампой, все лужи и гниль в подвале видать, а третий, самый щупленький, вертится и командует:
– Так, свет сюда! Да не качай ты лампой, не качай!
«И чего ж тут, у нас, снимать?» – удивился Толик. А потом увидел: на полу, прямо в грязной, натекшей от труб воде, лежит тетка и, судя по всему, не врубается, что вокруг нее происходит. Глазки в кучку, ручонки раскинуты… Мертвая? Нет. Пошевелилась, застонала… А щупленький тем временем приказал:
