Известность Северянина как поэта началась в 1909 году, когда некий журналист Иван Наживин привез одну из брошюр («Интуитивные краски») в Ясную Поляну и прочитал стихи Северянина Льву Толстому. Графа и убежденного реалиста резко возмутило одно из «явно иронических» стихотворений этой брошюры – «Хабанера II», начинавшееся:
Вонзите штопор в упругость пробки —
И взоры женщин не будут робки!.. —
после чего, говоря словами самого поэта, всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала его сразу известным на всю страну… «С легкой руки Толстого, хвалившего жалкого Ратгауза в эпоху Фофанова, меня стали бранить все, кому было не лень. Журналы стали печатать охотно мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них – в вечерах, а может быть и в благотворителях, – участие», – вспоминал позднее поэт.
Северянин вошел в моду. В 1911 году Валерий Брюсов, поэтический мэтр, написал ему дружеское письмо, одобрив брошюру «Электрические стихи». Другой мэтр символизма, Фёдор Сологуб, принял активное участие в составлении первого большого сборника Игоря Северянина «Громокипящий кубок» (1913), сопроводив его восторженным предисловием и посвятив Игорю Северянину в 1912 году восьмистишие, начинавшееся строкой «Восходит новая звезда». Затем Фёдор Сологуб пригласил поэта в турне по России: они начали совместные выступления в Минске и завершили их в Кутаиси.
Начавшаяся Первая мировая война, пусть и не сразу, сменила общественные интересы, сместила акценты, и ярко выраженный гедонистический восторг поэзии Северянина оказался явно не к месту. Сначала поэт даже приветствовал войну, собирался вести поклонников «на Берлин», но быстро понял ужас происходящего и опять углубился в личные переживания, заполняя дальше дневник своей души.
27 февраля 1918 года на вечере в Политехническом музее в Москве Игорь Северянин был избран «королем поэтов». Вторым был признан Владимир Маяковский, третьим Василий Каменский (один из первых русских авиаторов). Свидетельства современников крайне противоречивы, избрание «короля» сопровождалось шутливым увенчанием мантией и венком, но известно, что сам Северянин отнесся к этому очень серьезно.
В 1922 году у Северянина родился сын. Поэт назвал его Вакхом, сумев каким-то образом убедить священника, что такое имя в святцах есть. Но ни рождение сына, ни любовь прекрасной женщины не могли заглушить тягостных мыслей о его положении нахлебника в семье тестя. Из писем Августе Барановой: «сижу… часто без хлеба, на одном картофеле – наступают холода, дров нет, нет и кредитов…», «побочными способами зарабатывать не могу, ибо болен теперь окончательно» (1925). Поездки за границу для литературного заработка «…при громадных затратах нервов и энергии не оправдывают себя» (1937).
Литературная среда Эстонии была поэту чужда, хотя ему назначили государственную субсидию, на которую, однако, едва ли можно было свести концы с концами. В начале 1940-х годов Игорь Северянин перестал писать, не видя в этом смысла. По его выражению, он «делает им аборт». Нужда, тяжелые болезни, взаимное раздражение в семье, возможно, послужили причиной тому, что в 1931 году в жизнь Северянина ворвалась новая женщина. Вера Коренди (Коренева, урожденная Запольская) с 15 лет была романтически увлечена поэзией Игоря Северянина и внушила себе, что ее назначение – быть рядом с поэтом, создавать ему условия для творчества. В 1931 году она написала поэту письмо, поразившее его безукоризненной орфографией и стилем. В 1935 году после очередной размолвки с Фелиссой он переехал к Вере в Таллин.
В конце 1941 года, когда немцы уже оккупировали Эстонию, Игорь Северянин был очень болен. Посланная до того телеграмма в Москву Михаилу Калинину с просьбой помочь эвакуироваться в советский тыл осталась без ответа, и 20 декабря 1941 года пятидесяти трех лет от роду Игорь Северянин скончался от сердечной недостаточности.
Имя Игоря Северянина было долгое время мало кому известно. В советское время его ассоциировали лишь с «декадентщиной», «северянинщиной», а стихи были запрещены, как идеологически вредные. Первое неполное собрание сочинений появилось в России лишь в 1996 году.
Тонкая, едва уловимая ирония часто выступает как один из «планов» каждого стихотворения поэта. Когда читатель не способен почувствовать этот план и воспринимает все буквально, нередко возникают казусы, как не раз происходило с блистательным стихотворением «Увертюра» (чаще известным как «Ананасы в шампанском»). А в реальности сквозь строки слышится мощь и необыкновенная сила этого человека:
В группе девушек нервных,
В остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс.
Ананасы в шампанском!
Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки!
Из Нью-Йорка на Марс!
Константин Бальмонт
1867 – 1942
«Я буду ждать тебя мучительно»
«Легкая, чуть прихрамывающая походка точно бросает Бальмонта вперед, в пространство. Вернее, точно из пространств попадает Бальмонт на землю – в салон, на улицу. И порыв переламывается в нем, и он, поняв, что не туда попал… надевает пенсне и надменно (вернее, испуганно) озирается по сторонам, поднимает сухие губы, обрамленные красной, как огонь, бородкой. И оттого-то весь облик его двоится. Надменность и бессилие, величие и вялость, дерзновение, испуг – все это чередуется в нем, и какая тонкая прихотливая гамма проходит на его истощенном лице, бледном, с широко раздувающимися ноздрями! Мстительный гений грозы, демон сжигающей страсти… сам рыжебородый Тор, но Тор, бредущий тоскливо по Арбату в октябрьский день, когда струи дождя дни и ночи натянуты над городом. Он останавливается… и вдруг надменно топнет ногой по мокрому асфальту: „Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце!“» – таким запечатлел облик поэта Андрей Белый.
Константин Дмитриевич Бальмонт родился 3 (15) июня 1867 года в дворянской семье в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. По семейным преданиям, предками со стороны отца были шотландские или скандинавские моряки, переселившиеся в Россию. Мать, Вера Николаевна Лебедева, происходила из древнего татарского рода, шедшего от князя Белый Лебедь Золотой Орды (возможно, это еще один из семейных мифов, который, впрочем, подтверждала вторая жена поэта – Екатерина Алексеевна Бальмонт в своих воспоминаниях). Мать оказала огромное влияние на формирование личности будущего поэта, унаследовавшего от нее не только «необузданность и страстность», но и весь «душевный строй».
Самые яркие впечатления детских лет – природа среднерусской полосы. «В наших местах есть леса и болота, есть красивые реки и озера, растут по бочагам камыши и болотные лилии, сладостная дышит медуница, ночные фиалки колдуют», – вспоминал поэт в автобиографии 1907 года. Его литературные вкусы формировались под влиянием «народных песен, Никитина, Кольцова, Некрасова и Пушкина». В юношеские годы появилась склонность к иностранным языкам, которыми он овладевал быстро и легко. Это помогло поэту познакомиться с западноевропейской литературой в подлинниках и переводить Перси Шелли, Эдгара По, Педро Кальдерона, Кристофера Марло, Оскара Уайльда.
