– Эй, говори, где ты, я немедленно к тебе вылетаю. Первым же рейсом.
– Подожди, подожди, еще не время. Пусть все уляжется. Повидаешь меня еще. Приедешь…
– У тебя там все в порядке, милая?
– Более чем.
– Ты немножко выпила?
– Не то слово! Еще как выпила!.. За свое освобождение!.. Ладно, пожелай мне спокойной ночи. Я тебе еще позвоню.
– Когда?
– Может быть, завтра. Или через неделю.
– Скажи: где ты?!
– Спокойной ночи, милый Владичек.
Положила трубку.
Остолбенелый Полонский стоял, голый, посреди своей спальни. Включил свет, глянул на часы. Половина третьего ночи. Откуда же она звонила, негодница? И когда позвонит еще?
Воскресенье, 22 октября. День.
Ника
– …А ты скажи, как меня любишь.
– Очень. Очень люблю мою длинноногую кошку, мою сладкую лапку.
– Скажи, куда ты меня целуешь.
– В ушко. В маленькое красивое ушко. А потом ниже, в шейку, а потом еще ниже, в плечико, а потом в грудь…
– Ну, хватит, хватит, зацеловал!..
– Эй, говори, где ты, я немедленно к тебе вылетаю. Первым же рейсом…
Ника выключила диктофон. Частный детектив Павел Синичкин сидел в особняке в кабинете Ники Колесовой. Сидел себе на кожаном диванчике и равнодушно-целомудренно смотрел в сторону.
– Это то, что ты хотела? – спросил он, по-прежнему не глядя на нее.
– Да-да, именно то. Спасибо тебе, Паша. Вот, возьми, это твой гонорар.
Ника перекинула через стол конверт.
– Гадкое задание, – произнес Павел словно бы про себя. – Надеюсь, больше у меня никогда таких не будет… И… извини… Извини, если я тебя огорчил.
Конверт он, однако, взял и сунул во внутренний карман кожаной куртки.
– Пашенька, ты меня нисколько не огорчил. – весело откликнулась Ника. – Ни на вот столечко. – Она показала на своем ноготке, на сколько. – Ты меня только порадовал.
«Умеют же эти бабы держать удар, – подумал Синичкин. – А Ника – вообще прямо-таки железная. Узнала, что ее любовник путается со шлюхой, с Инночкой какой-то, – и даже бровью не повела. «Целую в маленькое ушко!..» Другая бы билась в истерике… А эта – наоборот… Кажется, она даже обрадовалась. Вот странное создание!.. Действительно, «айрон лэди»
[4]
, – как говорит о ней моя Катя…»
Вечером того же дня. Воскресенье.
Соломатин
Холод. Вонь. Лязг запоров.
– Стоять! Лицом к стене!
Провернулся ключ в замке. Заскрипела железная дверь.
– Пошел!
Соломатин шагнул за порог камеры.
Он всю субботу и всю половину воскресенья провел в офисе и на складах. Там шли непрерывные обыски и выемки документов.
Соломатин не возражал, не сопротивлялся. Молчал. Его адвокат непрерывно давал интервью телевизионщикам у подъезда офиса.
Наконец к вечеру воскресенья Олегу Петровичу предъявили обвинение: статья сто пятьдесят девятая, часть третья: мошенничество, совершенное организованной группой, в крупном размере. Мера пресечения – взятие под стражу.
Во внутренний двор офиса загнали «воронок». Соломатина в наручниках загрузили туда. Под объективами телекамер, под вспышки блицев «воронок» выехал из ворот и умчался…
И вот Соломатин в Бутырках… Он знал понаслышке о порядках в российских следственных изоляторах и сразу понял, что те деньги, что отбашлял адвокат тюремщикам, свою роль сыграли.
Он сторожко вошел в камеру. Всего-то трое нар; на них – вот чудо! – не пятнадцать, не десять, а только два человека. Верхняя, третья, – как это здесь говорят? шконка? – пуста. Однако: вонь параши; запашок немытых тел; тусклый свет; ободранные стены… «Пожалуй, Бутырка – самый дорогой отель в мире, – подумалось Соломатину. – За сутки постоя берут штуку «зеленых». Дороже, чем люкс в парижском «Ритце»… В том, что более одних суток он здесь не проведет, Соломатин не сомневался.
Дверь за ним с грохотом захлопнулась. Двое обитателей камеры не обратили на новичка ни малейшего внимания.
Один спит, прикрыв глаза рукой; другой сидит по-турецки на нарах и болезненно раскачивается: то ли наркоман в ломке, то ли зубы болят. Оба в фирменных спортивных костюмах; тот, что помоложе (наркоман?), в «Найке»; другой, постарше (спящий), – в «Адидасе».
Интеллигентные на вид люди. Бить, прописывать или опускать Соломатина, судя по всему, не собираются. Впрочем, им даже вдвоем с ним не справиться: даром ли он в комсомольской своей юности был мастером спорта по самбо; зря, что ли, сейчас по воскресеньем играет в футбол с мужиками из столичного правительства… Мышцы еще крепки, и удар справа – будь здоров.
Никаких провокаций не последовало; никто из тюремных обитателей его, кажется, не заметил. Одним движением Соломатин забросил свое грузное, но мощное тело на верхние нары; завтра, максимум послезавтра, он будет вспоминать о СИЗО как о досадном – но, однако же, отчасти забавном приключении.
И его деловой репутации сей факт не повредит – скорее наоборот: можешь ли ты нынче числить себя в России бизнесменом, когда тюремной баланды ни разу не нюхал?
Соломатин достал из кармана брюк маленький сотовый телефончик «Сони»: обеспечение мобильной связью входило в стоимость проживания. Шнурки, галстук, перстень и зажигалку у него отобрали; трубу – нет. Молчание своих высокопоставленных друзей он объяснял досадным недоразумением, диким стечением обстоятельств – оно в итоге и привело его на нары.
Но когда-то хоть кто-то должен откликнуться!.. Соломатин набрал семь цифр. На этот раз трубку взяли.
– Соломатин? – раздался в мембране голос высокого чиновника: что-то сразу не понравилось Олегу Петровичу в его интонации, звучало в ней нечто глумливое. – Ты разве не в тюрьме, Соломатин?
– Именно в тюрьме, – ответил он с непроизвольным, почти стыдливым смешком.
– Да?! – делано изумился голос. – Как хорошо! Там тебе и место! Ты, знаешь, что сейчас сделай? Ты, Соломатин, пойди и стань у параши. А брючата-то свои приспусти, да нагнись. И пусть соседи твои туда, в очко тебе, да вдуют! По очереди! Каждый!.. Будь здоров, Соломатин!..
Бросили трубку.
Олег Петрович оторопел: в таком тоне с ним мало кто за всю его почти шестидесятилетнюю жизнь разговаривал. Если не считать первого секретаря обкома – но когда это было! Когда он, Олег, еще в инструкторах ходил!..
Но сейчас – ему-то шестьдесят!.. А тот – щенок!.. Всем обязанный ему, Соломатину!..
Олег Петрович даже не нашелся в первый момент что ответить. Он онемел. А когда пришел в себя, то почувствовал такой взрыв ярости, что, казалось, его башка через десять секунд разорвется на куски от гнева. Не рассуждая, он нажал кнопку «redial»
[5]
. Телефончик услужливо соединил его с тем же человеком.
