А тут еще шантажист… Не платить ему – нельзя: заложит… У шантажиста, кажется, действительно имеется вся информация… А платить – тоже нельзя… Заплатишь хоть копейку – значит, признаешь себя виновной… И он не отвяжется от меня уже никогда… Будет тянуть из меня деньги, и тянуть, и тянуть… Значит, – рассудим трезво, – какие у меня альтернативы?..»
Реклама по телевизору продолжалась. Ника глянула на часы. Без пары минут полночь. Скоро новости.
«Надо дождаться… – подумала Ника. – Вдруг покажут что-то новенькое про Соломатина… Ну а варианты, как жить дальше… Их у меня на самом деле всего два. Первый – идти на поклон к Баргузинову. «Прости меня, Ванечка…» Он, конечно, покуражится, но – сделает вид, что простил. И защитит – от всех. И поможет…»
При мысли о том, что придется подлизываться к Баргузинову, Никина гордость взвилась на дыбы:
«Меня на самом деле прощать не за что! А вот его я не простила. И не прощу. Не нужен он мне!.. Но, придется, кажется, идти к Ивану… И просить за себя… А, значит, смирить гордыню…
И смириться с тем, что я – при нем. И с тем, что больше ничего хорошего мне в этой жизни не светит…
Есть у меня и второй вариант: бежать. Опять бежать. В Америку, к черту, к дьяволу… Хватать в охапку Васечку и снова уезжать…
И это тоже значит – признать свое поражение. Смириться с тем, что у меня опять ничего не вышло. Ни с моим делом, ни с моим домом, ни с моей семьей… Что я опять оказалась в неудачницах… Вот тебе и «Формула победы»!..»
На телеэкране появились часы. Стрелка отсчитывала последние секунды до полуночи. Цифры в окошке вторили ее электронным скачкам: девять… восемь… семь… шесть…
Заиграла жизнеутверждающая музыка, пошла заставка новостей.
Голос за кадром произнес: «В начале выпуска – заголовки новостей… Полчаса назад агентство «Интерфакс» сообщило с пометкой «Молния», что в тюремной камере Бутырского следственного изолятора найден мертвым арестованный накануне известный предприниматель Олег Соломатин. Начальник тюрьмы утверждает, что смерть произошла вследствие инсульта…»
На экране в траурной рамке появилось лицо Соломатина.
Лицо убивца – суровое, набычившееся – смотрело из телевизора, казалось, прямо в самую душу Ники.
Ника негромко вскрикнула и зажала рот рукой.
В то же самое время
Пермяков ехал домой. Улицы были пусты, мотор «Форда» мягко урчал. Андрей Ильич слушал радио. Передавали новости. Усталый воскресный ведущий сказал: «Только что мы получили сообщение: в камере Бутырского следственного изолятора скончался арестованный сегодня днем предприниматель Олег Соломатин. Предположительная причина смерти – кровоизлияние в мозг…»
В отличие от Ники известие о смерти Соломатина оставило Пермякова равнодушным. Он что-то слышал о нем: крупный бизнесмен – но не олигарх; миллионер – однако не миллиардер… Занят импортом компьютеров и оргтехники… Владелец сети магазинов… «Отворовался, – прошла безучастная мысль где-то на краю сознания Пермякова. – Значит, туда ему и дорога… Видно, слишком оборзел и не хотел делиться – раз его замочили так демонстративно… На глазах, можно сказать, у изумленной публики. На виду – чтоб другим неповадно было…»
Пермяков знал, что в российском бизнесе имеется некий порог опасности. Перешагнув его, человек подвергал себя смертельному риску. И этот порог выражался отнюдь не в суммах, что зарабатывал (или воровал) человек. Он выражался в борзости. К примеру, начальник кредитного отдела бывшего пермяковского банка переступил его не в тот момент, когда дал пятимиллионный кредит Веселовой-Колесовой. И не тогда, когда повторил аналогичную операцию с другим клиентом. Он перешел порог, когда охамел и сделал практикой невозврат кредитов.
Поэтому и исчез бесследно. И вот уже шесть лет ни семья, ни милиция не могут его найти… И только Пермяков знает, где тот начальник кредитного отдела находится. Точнее – где находится то, что от него осталось.
«А Веселова-Колесова, – подумал Пермяков, – переступила порог опасности не когда брала у банка кредит на пять миллионов. Ведь если бы она исчезла в девяносто третьем навсегда, растворилась где-нибудь в мировых просторах – все бы для нее обошлось. Она перешагнула порог борзости, когда в обличии Колесовой вернулась в Россию…»
«А я сам, – задал себе в очередной раз вопрос Пермяков, – не борзею ли, шантажируя Веселову? – И в очередной раз ответил себе: – Нет, не борзею. Во-первых, я прошу у Веселовой то, что у нее есть. А во-вторых – и это самое главное! – ее некому защитить. Она – одна. Правда, она живет – точнее, жила — с Баргузиновым. Но у Баргузинова сейчас у самого проблем до фига и больше. А потом – они все ж таки расстались. И есть у меня сведения: он только рад будет, если у его бывшей жены начнутся неприятности… Папка со всеми документами на Веселову-Колесову лежит в банковской ячейке… Ключ – в надежном месте. Если что-то со мной случится, имеется человек, который перешлет документы куда следует… И главное – обо всем этом знает Веселова. Знает – на случай, если ей вдруг взбредет в голову нанять за тысячу баксов пару отморозков, чтоб те где-нибудь в подъезде меня продырявили…»
Он остановился у подъезда своего многоэтажного дома. Заглушил мотор. Сейчас он откроет «ракушку», задним ходом загонит туда «Форд», закроет гаражик, поднимется домой – и баиньки.
Пермяков вышел из машины. Он не успел захлопнуть дверцу, как чья-то жесткая рука крепко схватила его сзади за горло.
В то же самое время
Два человека сидели в баре беспошлинной зоны аэропорта Шереметьево-1. Внешний их вид – спортивные костюмы, златые цепи, кожаные куртки – красноречиво сообщал каждому посетителю позднего бара о роде их занятий.
Час назад начальник охраны Соломатина лично проводил этих двоих до таможенного контроля. Дал подробные и тщательные инструкции, как поступать с телкой. Вручил старшему шесть тысяч баксов на расходы.
До вылета последнего в этот день чартера на Малагу оставалось полчаса. В Малаге они возьмут напрокат тачку и к утру доберутся до Гибралтара.
Перед каждым из «быков» на стойке стояло по стакану с двойной порцией водки «Смирнофф» и по стакану с томатным соком. Оба молчали.
Телевизор над стойкой беззвучно показывал что-то. Мелькали рекламные картинки. Затем на экране появились часы. Скоро двенадцать. Было похоже на Новый год. Оба кожаных, не сговариваясь и не чокаясь, хлопнули залпом водку.
Тут на экране телевизора вдруг появилось знакомое лицо. Оно было заключено в траурную рамку.
Один из «быков» толкнул другого локтем в бок.
Второй глянул на экран и тихим, ленивым голосом попросил бармена:
– Слышь, браток, дай-ка звук.
Что-то в его голосе было такое, отчего бармен немедленно исполнил приказание.
«…Олег Соломатин, – пробился на полуслове голос диктора. – Начальник тюрьмы утверждает, что смерть произошла вследствие инсульта. Олег Соломатин был заключен под стражу сегодня по обвинению в мошенничестве в особо крупных размерах…»
