В «Курсе» есть указания на то, что Парето был с самого начала не вполне удовлетворен Вальрасовой теорией ценности. Но все его поправки, либо незначительные, либо неоригинальные, не выходили за рамки самого принципа полезности. Из незначительных поправок можно упомянуть введение термина ophelimite (желаемость) вместо термина «полезность», ophelimiteelementaire (элементарная желаемость) вместо «предельной полезности» или rarete (редкость) Вальраса на том основании, что со словом «полезность» связано слишком много сбивающих с толку ассоциаций. Из неоригинальных поправок Парето можно назвать понимание полезности и предельной полезности как функций всех товаров, которыми потребительская единица владеет или которые потребляет в определенным образом выбранный период времени, вместо Вальрасова понимания общей и предельной полезности каждого товара как функции количества одного этого товара. Авторство этого очевидного улучшения принадлежит Эджуорту, но я, признаться, сомневаюсь, насколько Эджуорт сознавал те теоретические сложности, которые принесет это улучшение: оно превращает последнюю степень полезности, которая у Джевонса, Вальраса и Маршалла была лишь простой производной, в частную производную, что во много раз увеличивает те математические сложности, с которыми мы сталкиваемся, пытаясь доказать детерминированность экономической системы даже в ее простейшей форме
[96].
Однако вскоре, еще задолго до 1900 года, когда Парето публично заявил о перемене мнения в своих парижских лекциях, он понял, что во всяком случае для его целей от понятия измеряемой полезности (кардинальной полезности) можно спокойно отказаться
[97] или что от него в любом случае придется отказаться по причинам, впервые названным во второй части «Математических исследований теории ценности и денег» Ирвинга Фишера (1892). Чтобы спасти ситуацию, он обратился к кривым безразличия и предпочтений, введенным Эджуортом. Но в то время как Эджуорт отталкивался от понятия кардинальной общей полезности и на его основании построил эти линии, Парето пошел обратным путем. Он взял за отправную точку кривые безразличия и показал, что от них можно прийти к определению экономического равновесия в условиях чистой конкуренции, кроме того, из них можно вывести некоторые функции, которые могут быть идентичны полезности при условии ее существования. В любом случае такой подход позволял получить ординалистские индексы полезности, которые Парето назвал индексными функциями (Manuale. Р. 540. Note 1).
Я хотел бы подчеркнуть две вещи. Во-первых, то, что Парето хотя и адаптировал изобретение Эджуорта для собственных нужд, придал множествам безразличия значение, которого они не имели в «Математической физике» Эджуорта. Они лишились любых ассоциаций с полезностью, и прежние функции понятия полезности в теории экономического равновесия теперь должны были выполняться определенными предпосылками насчет формы этих кривых безразличия. Новая идея заключалась в том, чтобы заменить постулаты полезности постулатами наблюдаемого поведения и поставить тем самым экономическую теорию на основание, которое Парето казалось более прочным. Можно, конечно, возразить, что, несмотря на несколько предпринятых попыток, никому еще не удалось провести необходимых для этого наблюдений и что вряд ли можно надеяться, что нам удастся в полной мере выстроить результаты таких наблюдений из объективных данных так, чтобы вывести из них полную карту эмпирического безразличия. Поэтому давайте назовем их потенциально эмпирическими или, используя термин Канта не по назначению, относящимися к «возможному опыту». В любом случае введение кривых безразличия с целью, совершенно чуждой изначальной цели Эджуорта, можно было бы назвать истинно оригинальным достижением, если бы это достижение, как это признавал Парето, не предвосхитил Фишер в своей вышеупомянутой работе.
Второе, на что я хочу обратить внимание, это то, что своими рассуждениями Парето сам выдает те сложности, с которыми столкнулся, полностью порвав со старой теорией полезности. Он постоянно выискивает возможности поговорить о полезности и даже о кардинальной полезности, существование которой – и вопрос ее интегрируемости в теорию – продолжало его крайне интересовать. Его индексные функции, в конце концов, довольно сильно напоминают старое понятие полезности. В сущности, как подчеркивали Аллен и Хикс, Парето так и не сумел полностью порвать со старой теорией и продолжал использовать понятия вроде Эджуортовых дефиниций соперничества (rivalry) и комплементарности, которые не слишком сочетаются с его основной идеей. Эта основная идея, добавим мы, была развита и поддержана еще в 1902 году Паскуале Бонинсеньи
[98]. В 1908 году Энрико Бароне в своем вышеупомянутом труде определенно превзошел Парето, ограничив свои базовые предпосылки теории ценности тем, что он назвал фактом, что, столкнувшись с данными ценами продуктов и производительных услуг, каждый человек распределяет доходы от продажи своих услуг между тратами на потребительские товары и сбережения в определенной манере, «мотивы которой мы не собираемся исследовать». Это, указал он, решает проблему как полезности, так и функций безразличия. Дальнейшая история слишком хорошо известна, чтобы тратить на нее время. Достаточно упомянуть исследования Джонсона и Слуцкого, которые остались практически незамеченными; более влиятельную реформацию, проведенную Боули в его «Математическом основании экономической науки», а также труды Аллена и Хикса, Джорджеску-Регена, Самуэльсона и X. Волда. Если мы считаем текущую стадию развития теории ценности «примерно финальной», мы должны приветствовать либо Фишера, либо Парето в качестве ее святого покровителя.
