Не так просто показать, что эта книга является важнейшим связующим звеном между более старыми и сегодняшними теориями денег. По своей привычке Фишер не претендовал на оригинальность. Книга посвящается Ньюкомбу; у нее есть и другие предшественники, имена которых несложно назвать. Однако ее центральные главы – IV, V и VI – представляют собой куда больше, чем синтез.
Фишер без тени сомнения принял то, что тогда еще было новой теорией банковского кредита. Он приписал центральную роль в кредитном цикле отставанию ставки процента от других переменных. Он открыто признал изменчивый характер скорости обращения денег – вспомним, что постулат о ее постоянстве считался и иногда даже сейчас продолжает считаться основной характеристикой и основным изъяном «старых» теорий денег. Кроме того, он должным образом учел целый набор факторов (некоторые из них он объединил под названием «условия производства и потребления»), которые помогают определить покупательную силу. Все эти достижения не обеспечивают полной интеграции теории денег ни с теорией цен и распределительных долей, ни с теорией занятости. Но они представляют собой мостик между деньгами и занятостью.
Если это так, то почему ни друзья, ни враги «Покупательной силы денег» не увидели в ней ничего, кроме подкрепленного статистическими примерами очередного изложения старейшей количественной теории денег, то есть памятника устаревшей теории, которой суждено было вскоре устареть окончательно? Ответ прост: потому что именно так отзывался об этой книге Фишер как в предисловии к ней, так и на протяжении всего повествования. Но и это еще не все. Он приложил все усилия, чтобы прийти к количественной теории, а именно чтобы хотя бы «один из нормальных эффектов» увеличения количества денег приводил к «ровно пропорциональному увеличению в общем уровне цен». Ради этой теоремы он проигнорировал тот известный ему факт, что вариации в количестве денег могут («временно») повлиять на скорость обращения, и строил свои рассуждения на основании гипотезы о том, что скорость обращения – это институциональная константа. По той же причине он утверждал, что количество депозитов имеет тенденцию варьировать пропорционально количеству денежных резервов. Все то богатство факторов, влияющих на денежный процесс, было отправлено – в качестве «косвенных» факторов влияния – на задний план. На переднем же остались пять факторов (количество резервов и депозитов, скорости их обращения и объем торговли), которые Фишер счел «прямыми факторами воздействия» на уровень цен, ставший, таким образом, зависимой переменной в знаменитом уравнении обмена. Именно эту теорию Фишер развивал, бесконечно иллюстрируя богатейшими примерами, а все свои по-настоящему ценные идеи безжалостно отправил в главы IV, V, VI и полупрезрительно классифицировал их как нарушения, случающиеся в «переходные периоды», когда количественная теория денег не является «строго верной» (см. гл. VIII, § 3). Чтобы понять суть достижений Фишера, нужно сначала пробить фасад возведенного им здания, который один имел значение для него, его поклонников и оппонентов, на который он не жалел труда.
Но для чего Фишер так испортил свой труд? Его собственная верификация, хотя и объявленная удачной, не выдерживает наиболее негибких из его формулировок (см., например, к какому результату он пришел в отношении 1896–1909 годов). С ними вступают в противоречие некоторые из его собственных аргументов, изложенных в «Теории процента» и в его работах об экономическом цикле. Мы не можем даже утверждать, что значительную часть Фишеровой, как и любой другой количественной теории, можно спасти, если интерпретировать ее исключительно как предположение о равновесии
[171], верное для некой разновидности Маршаллова долгосрочного равновесия. Потому что, как продемонстрировал сам Фишер, к этому равновесию не приводит тот механизм, который можно полностью объяснить в терминах его пяти факторов. Его можно только суммировать, но нельзя «каузально объяснить». Более того, он применял уравнение обмена к одному году за другим, а значит, к условиям, которые были весьма далеки от состояния равновесия. Я невольно думаю, что в этом случае крестоносец повел ученого неверной дорогой. Фишер возлагал большие надежды на компенсированный доллар. В нем кипела кровь реформатора. Ему нужен был простой план стабилизации покупательной силы – такой же простой, как его более поздние идеи, печатные деньги и сто процентов, чтобы убедить непокорное человечество, и научное обоснование этого плана также должно было быть несложным. Это обстоятельство кажется мне достаточным объяснением этой загадки
[172]. Я не собираюсь обсуждать здесь вопрос экономического крестового похода. Однако позвольте мне спросить мнение читателя: что выиграл хотя бы конкретно в этом случае сам Фишер благодаря этому крестовому походу? Что выиграла экономическая наука, наша страна, весь мир?
VI
Реформатор денежной системы также вмешался и в научные разработки Фишера – как практические, так и теоретические – в области экономического цикла. Но эти разработки все же куда важнее, чем считает большинство экономистов
[173]. Они представляют собой модели эконометрических исследований; они, возможно, повлияли на развитие стандартной процедуры этих исследований. Затем эконометрика Фишера стала развиваться в совершенно ином направлении: исследование 1925 года предполагает явно динамическую модель (см. последнюю сноску), притом что бум на такие модели наступил несколько лет спустя. Наконец, с достойной восхищения интуицией Фишер перечислил все пусковые механизмы циклического движения, так что оставалось лишь разработать его modus operandi, чтобы создать удовлетворительную объяснительную схему.
Но чтобы это осознать, мы вновь должны «пробиться» сквозь фасад. Пусковые механизмы расположены не там, где должны быть, то есть не на почетном месте в начале книги. Они задвинуты в пятую главу. На поверхности же мы видим чрезмерную задолженность и процесс ее дефляции, «корень всех зол». Иными словами, Фишер сводит все к механически контролируемому поверхностному явлению и в результате начинает использовать термин «цикл» по отношению к любому фактическому историческому событию. Рост же и сокращение долга, связанные с растущим и падающим уровнями цен, вновь приводят нас к реформе денежной системы – теме, которая наиболее интересовала Фишера в момент написания книги. Фишер по-прежнему продолжал рекомендовать компенсированный доллар, но уделял ему уже совсем немного внимания. Вместо той яростной защиты этого плана реформ, которую мы видели в «Покупательной силе денег», в третьей части «Подъемов и кризисов» мы видим простое и изложенное популярным языком исследование средств денежного контроля, с которым согласятся почти все экономисты и которое включает почти все стратегии «рефляции», принятые или предложенные впоследствии. Я не хочу ни преуменьшать достоинства, ни подвергать сомнению мудрость всего того, что Фишер написал в этой книге. Напротив, учитывая дату выхода этой работы, я считаю, что Фишер заслуживает за нее даже больших почестей, чем полученные им. Но я все же хочу подчеркнуть, что это не единственное, чем хороша эта книга, и что за ее фасадом кроется нечто куда большее
[174].
