Отметим отдельно, что герой этого эссе родился в семье ученых и церковнослужителей. Полученное им образование дополнительно подкрепило влияние семьи: Кейнс учился сначала в Итоне, а затем в кембриджском Королевском колледже. Многие из нас, будучи преподавателями, склонны преувеличивать влияние образования в жизни человека, но никто не станет отрицать, что такое влияние существует. Влияние обоих учебных заведений на Джона Мейнарда было исключительно положительным – его научная карьера складывалась крайне удачно с самого начала
[206]. В 1905 году он был назначен президентом Кембриджского союза студентов и в том же году стал двенадцатым в университете по математике.
Теоретики обратят особенное внимание на последнее достижение. Чтобы войти в число лучших по математике, нужно иметь математические способности и много работать – работать достаточно упорно, чтобы натренировать ум и потом без особого труда овладевать любой сложной техникой. За теоретической частью работы Кейнса мы угадываем математический склад ума, а также, возможно, даже следы полузабытого образования. Некоторые могут задаться вопросом: почему же тогда Кейнс так упорно держался в стороне от математической экономики, которая как раз набирала силу, когда он начинал заниматься наукой? Хотя Кейнс никогда не демонстрировал открытого неприятия математической экономики, и даже принял пост президента Эконометрического общества, он никогда не поддерживал его всей мощью своего авторитета. Иногда в частных беседах он почти выдавал свою неприязнь к эконометрике.
Причину такого отношения легко найти. Высшая математическая экономика по природе своей является «чистой наукой». Ее выводы не имеют почти никакого влияния на практические вопросы, а блестящие способности Кейнса были почти монополизированы практическими вопросами. Он был слишком умен и образован, чтобы пренебрежительно относиться к логическим тонкостям. Иногда он наслаждался ими, чаще они бывали ему скучны, но еще чаще они выводили его из себя. Искусство ради искусства даже приблизительно не было его научным кредо. Он мог быть прогрессивным в чем угодно, но только не в аналитических методах. Мы еще увидим, как эта его черта проявлялась в областях, не связанных с высшей математикой. Если цель оправдывала средства, Кейнс нисколько не возражал против аргументов столь же грубых, как те, которыми пользовался еще сэр Томас Ман.
II
Англичанин, вошедший во взрослую жизнь через двери Итона и Кембриджа, страстно интересующийся политикой своей страны, завоевавший кресло президента Кембриджского союза студентов в знаменательном 1905 году, отметившем конец одной эпохи и начало другой
[207],—почему же Кейнс не задумался о карьере политика? Почему вместо этого он пошел работать в департамент по делам Индии при Министерстве финансов? Конечно, на его решение повлияло множество факторов, в частности денежный, но только одно обстоятельство стало решающим. Достаточно было провести в беседе с Кейнсом хотя бы час, чтобы обнаружить, что он самый аполитичный человек на свете. Политическая игра интересовала его не больше, чем гонки или, допустим, чистая теория. Обладая редким талантом в ведении дебатов и острым пониманием тактических маневров, Кейнс оказался невосприимчив к соблазнам политической службы, которые в Англии сильны как нигде в мире. Политические партии для него почти ничего не значили. Он был готов сотрудничать с любой партией, которая поддерживала его рекомендации, и при необходимости забыть для этого любые прошлые разногласия. Но на других условиях он не был готов сотрудничать ни с кем, не говоря уже о том, чтобы принять чье-то руководство. Верность Кейнс хранил только политическим мерам, но никак не отдельным политикам или группам политиков. И еще меньше, чем политиков, уважал он любые идеологии, кредо или знамена.
Не был ли он в таком случае прирожденным государственным служащим? Не был ли он самой природой предназначен, чтобы стать одним из тех бессменных замминистров, которые невидимой рукой творили историю Англии? Только не это. У Кейнса было мало склонности к политике, но еще меньше склонности у него было к упорной монотонной работе и к тому, чтобы искусно укрощать и направлять этих диких зверей – политиков. Зато одинаковая нерасположенность к политике и бюрократии подтолкнула Кейнса к той роли, для которой он был на самом деле предназначен природой, для которой он быстро нашел идеальную форму и которой до конца жизни оставался верен. Мы можем думать что угодно о тех психологических законах, которые он сформулировал, но не можем не заметить, что свою собственную психологию Кейнс с ранних лет понимал прекрасно. Это обстоятельство было одной из ключевых составляющих его успеха, а также секретом его счастья, ибо, как мне кажется, жизнь его была чрезвычайно счастливой.
Проработав с 1906 по 1908 год в департаменте по делам Индии, Кейнс вернулся в университет, приняв преподавательскую должность в Королевском колледже в 1909 году, и быстро обосновался в кругу коллег-экономистов в Кембридже и за его пределами. Он преподавал Маршаллову экономическую теорию, выбрав в качестве основы курса пятую часть «Принципов экономической науки». Этой теорией он овладел в совершенстве и следующие двадцать лет оставался ей верен. В моей памяти сохранился рассказ случайного посетителя Кембриджа о Кейнсе, каким он предстал перед ним в то время: сухощавый молодой преподаватель с лицом аскета и сверкающими глазами, сосредоточенный и невероятно серьезный, буквально вибрирующий от того, что посетителю показалось сдерживаемым нетерпением, грозный противник в споре, которого все замечали, все уважали и некоторые любили
[208]. О растущей репутации Кейнса свидетельствует тот факт, что уже в 1911 году он был назначен редактором журнала Economic Journal, сменив на этом посту Фрэнсиса И. Эджуорта. Эту ключевую в мире экономической науки должность он занимал без перерыва и с неутомимым энтузиазмом вплоть до весны 1945 года
[209]. Учитывая, как долго Кейнс проработал на этом посту, а также учитывая все остальные его многочисленные интересы и увлечения, его достижения на этом поприще можно назвать выдающимися, почти невероятными. Он не только сформировал общую политику журнала и Королевского экономического общества, в котором служил секретарем. Он сделал гораздо больше. Многие статьи в журнале выросли из его предложений; все без исключения статьи, от идей и фактов до пунктуации, изучались им внимательнейшим образом
[210]. Результат известен нам всем, и у каждого есть по этому поводу своя точка зрения. Но я уверен, что выражу всеобщее мнение, если скажу, что в целом Кейнс как редактор не имел себе равных с тех самых пор, как Дюпон де Немур перестал руководить журналом Ephemerides du citoyen.
