Тем временем был куплен 315-тонный пароход «Джон Графтон»; то есть — его фиктивно перепродали виноторговцу Дикенсону, который в свою очередь сдал его в аренду американцу Мортону, причем «Джон Графтон» был официально переименован в «Луну». Все, однако, называли корабль по-прежнему. Команду тоже сменили — на верных латышей и финнов. Одновременно на имя частной японской фирмы купили другой пароход, «Фульхам» (его тоже переименовали: в «Ункай Мару»). Он должен был вывезти оружие из Лондона и в море перегрузить его на борт «Джона Графтона». Вся эта операция была успешно проведена 28 июля на острове Гернсей под Лондоном.
18 августа корабль достиг финских берегов, сгрузил часть оружия в тайник к северу от Виндау и отправился на остров под Выборгом, где люди из Петербурга должны были принять основную часть — 12 тысяч ружей. Но никого не было. Рутенберга еще 3 июля арестовали, Гапон еще не доехал из Женевы, а Азеф… Где Азеф, никто не знал. (На самом деле он находился в этот момент за тысячи километров от Финляндии, в Поволжье.)
«Джон Графтон» вернулся в Копенгаген. Где-то через неделю Гапон в обществе своей сподвижницы (и любовницы) Мильды Хомзе и своего временного союзника, идеолога синдикализма Владимира Поссе (разочаровавшись в других направлениях социализма, Гапон к лету 1905 года пришел к анархо-синдикализму и оставался верен этой идеологии уже до конца жизни), прибыл в Финляндию. В течение следующих десяти дней скрывающийся на нелегальной квартире Гапон, финны и явившиеся на готовое эсдеки вели между собой бестолковые переговоры о том, кому и как принимать оружие, а корабль курсировал вдоль берега, пока 7 сентября не сел на мель. Команда взорвала его и на шлюпках переправилась в Швецию.
Царская полиция тем не менее узнала от лоцманов о подозрительном судне, потерпевшем крушение, и по большей части, на две трети, подняла ружья со дна. Остальное подняли другие; оружие разошлось — что кому: финским активистам, эсдекам, просто мужичкам. Японцам уже было все равно: мир был неделю как заключен. (Зато другой корабль, «Сириус», благополучно довез почти весь свой груз до Поти и Кутаиси; Сосо Джугашвили и другие кавказские боевики сумели им воспользоваться.)
Нам, впрочем, интереснее всего поведение Азефа в этой истории. В первый раз с 1903 года он сыграл не на стороне революции. Не сыграл, впрочем, и против нее: просто пропустил ход и разрушил партию. Не предал (хотя революционеры не прочь были потом объяснить свой позор «провокацией Азефа»), но — саботировал. При той беспомощности и неслаженности, которую проявили все остальные, этого оказалось достаточно. Восстание в столице не состоялось.
МЕЖДУ ДУНАЕМ, ВОЛГОЙ И НЕВОЙ
Из Софии Азеф 4 (17) июня отправляет Ратаеву обстоятельное письмо:
«…Начну с дел, устроенных здесь Ташкентцем. Ташкентцу удалось устроить транспорты для литературы, оружия и взрывчатых веществ: 1) на Рении. Действие его происходит следующим образом. В городе Туркутае (в Болгарии) на Думае живет адвокат Калчев. Он имеет сношения с служащими на пароходах — могу указать Вам пока на один пароход, „Бессарабец“, который идет из Туркутая в Рении. На этом пароходе имеется старший машинист, который будет работать и доставлять в Рении. 2) На Батум и Одессу будет все транспортироваться из Варны, пароход „Нахимов“ — работать там будет боцман»
[164].
«Ташкентец» (Михаил Александрович Веденяпин-Штегеман, 1879–1938), старый член ПСР, спустя четыре года писал своей матери из тюрьмы:
«Сижу я, главным образом, из-за Азефа; он мне, оказывается, все время свинью устраивал. Получил ссылку тоже из-за него, и все мои аресты в Софии, и погоня в 1905 г. были устроены им. Я его очень хорошо знал и был близок с ним. Конечно, я сидел бы и без него, т. к. своих убеждений никогда не изменю и буду их проводить в жизнь, но не так часто садился бы в тюрьму.
Мы с А[зефом] жили в Париже…»
[165]
Кроме этих мелких оружейных гешефтов (несравнимых по масштабам с грузом «Джона Графтона» и «Сириуса») Азеф сообщает любопытные сведения о связях между русскими и балканскими революционерами:
«…Македонцы очень заинтересованы в русской революции — полагают, что измененный русский революционный режим не будет мешать их делам; на Балканском полуострове, по их мнению, все бы хорошо устроилось и Македония получила бы автономию, если бы не Россия, которая мешает, имея свои стремления, в конечном счете завладеть Балканским полуостровом…»
[166]
«Македонский вопрос» заключался в следующем. По Берлинскому миру (1878) Македония осталась в составе Османской империи на правах автономной территории. Однако султан Абдул-Хамид II этот пункт договора просаботировал. Казалось бы, славянам-македонцам естественнее всего было бы апеллировать к своему традиционному защитнику, Белому царю — ан нет. Любовь к прогрессу и желание быть европейцами перевешивали геополитический инстинкт. «Внутренняя македонско-одринская революционная организация» скорее видела союзников в младотурках… И в русских революционерах, само собой.
Надо сказать, что это сочувствие было двусторонним (Каляев с завистью говорил Савинкову о македонцах, у которых «каждый революционер — террорист»).
Имелись и другие союзники, с которыми велись переговоры еще в Женеве: армянские дашнаки. У них было два врага: главный — султан и второстепенный — царь. Ненавидевшие Абдул-Хамида II за погромы (так же, как российские евреи ненавидели Николая II) армянские патриоты не догадывались, какой катастрофой обернется для армянского народа крушение Османской монархии (так же, как русские евреи не могли предвидеть погромов Гражданской войны и Холокоста).
21 июля 1905 года, через несколько дней после того, как Азеф покинул Софию, в Константинополе произошло покушение на султана. Использовалась бомба с часовым механизмом, оставленная в карете у главной мечети. Покушение было неудачным — султан на несколько минут опоздал. Готовилось покушение в Болгарии. Его вдохновитель, Христофор Микаэлян, погиб 4 июля при пробном взрыве.
Ратаев позднее считал, что к покушению был причастен Азеф. Доказательств этому не обнаружено. Армянские деятели в разговорах с Алдановым отрицали его причастность, но это еще ничего не значит. Вероятно, какие-то концы можно найти в архивах Турции, Армении, Болгарии. Во всяком случае, невозможно себе представить, что Азеф ничего не знал о затее дашнаков. Знал, но не счел нужным сообщать русской полиции. Косвенно помог — может быть, помог и прямо.
Впрочем, в день покушения Азеф был уже на Украине — а оттуда отправился во внутреннюю Россию. Впервые после убийства Плеве он пересек границу империи. Почему?
Судя по всему, Азеф был недоволен тем, как начался набор в новую Боевую организацию. Зильберберга можно считать удачным приобретением, а вот про Шпайзмана и Школьник этого сказать нельзя. Но набирать новую организацию было необходимо: иначе дело террора окончательно ускользнуло бы из рук «члена-распорядителя». БО в свое время изо всех сил старалась выбрать правильную цель теракта, чтобы он, что называется, «прозвучал» — и довести его до логического завершения. Но вот 3 мая в Уфе ранен губернатор Соколовский, через восемь дней в Баку убит генерал-губернатор Накашидзе, в тот же день в Селдеце убивают полицмейстера Шедевра, а 28 июня наступает черед нового московского генерал-губернатора — и все это происходит без всякого участия БО, и никто на все это уже особенно не реагирует. Гершуни строил теракт как блестящую художественную импровизацию, Азеф — как шахматную партию, а сейчас, в 1905 году, было столько дилетантских покушений на теракты, что часть их удавалась просто по закону больших чисел.
