На сей раз обстоятельства сыграли в пользу Азефа. Сведения он дал полиции точные и важные, таким образом «реабилитировав» себя. При этом ни участников саратовского съезда, ни Савинкова арестовать не удалось из-за тупости петербургских полицейских и предательства саратовских писарей. А значит, со стороны эсеров претензий и подозрений не будет. Чистое дело.
Но Азеф еще не знал, какой удар придется ему выдержать в ближайшие дни…
АЗИЕВ — ЭТО Я
8 сентября к члену Петербургского комитета Е. П. Ростковскому явилась дама под вуалью и вручила ему следующее письмо:
«Товарищи! Партии грозит погром. Ее предают два серьезных шпиона. Один из них бывший ссыльный, некий Т., весной лишь вернулся, кажется, из Иркутска, втерся в полное доверие к Тютчеву, провалил дело Иваницкой, Барыкова; указал кроме того Фрейфельда, Николаева, Фейта, Старынковича, Лионовича, Сухомлина, много других, беглую каторжанку Акимову, за которой потом следили в Одессе, на Кавказе, в Нижнем, Москве, Питере (скоро, наверное, возьмут); другой шпион недавно прибыл из-за границы, какой-то инженер Азиев, еврей, называется и Валуйский; этот шпион выдал съезд, происходивший в Нижнем, покушение на тамошнего губернатора, Коноплянникову в Москве (мастерская), Веденяпина (привез динамит), Ломова в Самаре (военный), нелегального Чередина в Киеве (укрывается у Ракитниковых в Саратове)… Много жертв намечено предателями, Вы их обоих должны знать. Поэтому обращаемся к Вам. Как честный человек и революционер, исполните (но пунктуально, надо помнить, что не все шпионы известны и что многого мы еще не знаем) следующее: письмо это немедленно уничтожьте, не делайте из него копии и выписок. О получении его никому не говорите, а усвойте основательно содержание его и посвятите в эту тайну, придумав объяснение того, как ее узнали, только: или Брешковскую или Потапова (доктор в Москве) или Майнова (там же) или Прибызева, если он уедет из Питера, где около его трутся тоже какие-то шпионы. Переговорите с кем-нибудь из них лично (письменных сношений по этому делу не должно быть совсем), пусть тот действует уж от себя, не называя Вас и не говоря, что сведения эти получены из Питера. Надо, не разглашая секрета, поспешить распорядиться. Все, о ком знают предатели, пусть будут настороже, а также и те, кто с ними близки по делу. Нелегальные должны постараться избавиться от слежки и не показываться в места, где они раньше бывали. Технику следует переменить сейчас же, поручив ее новым людям»
[168].
Ростковский не знал, что и подумать. Вечером к нему пришел видный эсер, которого он знал как «Ивана Николаевича». Ростковский, вопреки просьбе автора письма, дал Ивану Николаевичу прочитать его и спросил товарища по партии, знает ли он, кем могут быть упомянутые в письме люди.
— Да, — ответил Иван Николаевич, — Т. — это Татаров, а инженер Азиев — это я. Моя фамилия Азеф.
И, как пишет со слов Ростковского Николаевский, «выбросил окурок и ушел».
Прежде чем перейти к дальнейшему — сразу назовем автора письма.
Леонид Петрович Меньшиков — один из тех «многократных перебежчиков», о которых мы упоминали в самом начале книги.
Итак: ровесник Азефа. Из мещан. Учился в Строгановском художественном училище. Создал революционный кружок, раскрытый молодым Зубатовым. При обыске найдены два револьвера, кинжал, несколько брошюр и типографское оборудование. А на дворе — 1887 год, и власти не шутят.
Меньщиков согласился сотрудничать с полицией. Впоследствии он придумал (для себя в основном) красивую легенду о том, что он, вдохновленный образом Николая Клеточникова, решил «проникнуть в лагерь врага», чтобы узнать и выдать его тайны. Это, конечно, ерунда. Клеточников, убежденный и стойкий революционер, внедрившийся в полицию по заданию «Народной воли», с первого до последнего дня работал для своей организации. А Меньщиков 18 лет истово служил полицейскому делу. Сексотом он не был: его с первого дня взяли в гласный штат. Сначала была физически тяжелая и плохо оплачиваемая работа филёра, потом — «письменные занятия» в канцелярии, должность околоточного надзирателя, первый чин в 27 лет, и дальше — вверх по служебной лестнице. Помощник начальника Московского охранного отделения, Меньщиков переехал в Петербург вместе с Зубатовым. В Департаменте полиции он занимал, правда, сравнительно скромную должность старшего помощника делопроизводителя, зато — столица. И, конечно, награды: золотые запонки, бриллиантовый перстень, орден Святой Анны 3-й степени, Святого Станислава 2-й степени… Чин коллежского асессора Меньщиков получил в 1906 году, уже предав полицию.
Письмо своё Меньщиков написал намеренно с ошибками, с опечатками. По правдоподобной версии Ж. Лонге и Г. Зильбера — «надеялся таким образом внушить мысль, что тайна исходила от какого-нибудь мелкого служащего». Дамой под вуалью была его сестра.
Ну вот и всё пока о Меньщикове. Что наш герой? Что делал он после разговора с Ростковским?
Прежде всего — отправился к Рачковскому. На сей раз Петру Ивановичу пришлось выдержать очень неприятный разговор. Ему ничего не оставалось, кроме как похвалить самообладание Евгения Филипповича (в личном общении с полицейским начальством использовалось это, «житейское», имя-отчество) и пообещать найти предателя. Потому что — как требовать верности от агентов, если под носом происходит такое?
А затем… Затем Азеф срочно отправился за границу, чтобы обсудить произошедшее с товарищами по партии. Письмо было предварительно переслано им по тайным каналам.
Чернов, Гоц, добравшийся в Женеву нелегально, через Аландские острова, Савинков — все сошлись на том, что письмо имеет «полицейское происхождение». Список проваленных дел был точен. (При этом «атрибуция» хромала. Мы знаем, к примеру, что нижегородский съезд выдал не Азеф, а Татаров. С потолка взято и имя «Валуйский» — никогда Азеф так не назывался.) Указания именно на Азефа и Татарова были бесспорны.
Поверили этим указаниям? Нет. Но то, что в партии есть «провокатор» («крот», сказали бы в другое время и в другой среде), — казалось почти несомненным. Да, слишком много провалов подряд. Конечно, полиция могла намеренно повести по ложному следу…
У постели Гоца собрались руководители партии. Парализованный вождь предложил обсудить кандидатуры всех и каждого. Начиная с него, с Михаила Рафаиловича Гоца. Не может ли быть предателем он? А, скажем, Чернов?
Перебрали всех — нет, ни на кого не падало подозрение. Но и обвинения в адрес Азефа казались нелепыми. Организатор «дела на Плеве», куратор «дела на Сергея» — агент полиции? Смешно. Да и от кого руководству партии стало известно о письме, полученном Ростковским? От самого «Азиева»!
Только Тютчев, по собственным словам, «…настаивал на том, что все-таки следует на это обратить внимание… что нужно предложить Ивану Николаевичу… как он и сам вначале хотел, отстраниться на некоторое время от дел и что необходимо провести какое-нибудь исследование, послать человека в Россию разузнать, если возможно, прежде всего, источник происхождения этого письма». Его не поддержали.
