Книга Зодчий. Жизнь Николая Гумилева, страница 106. Автор книги Валерий Шубинский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Зодчий. Жизнь Николая Гумилева»

Cтраница 106

Нарбут родился в 1888 году в Черниговской губернии на хуторе Нарбутовка в семье его хозяина — захудалого помещика с университетским дипломом. Его старший брат Георгий (Егор) был известным художником, мастером силуэта и геральдистом. Предки Нарбута служили при Мазепе, а уездный город Глухов, близ которого находился хутор, в те дни был столицей Левобережной Украины. Как поэт Нарбут был рожден гоголевской стихией, «Вечерами на хуторе…» и «Миргородом»: жутковатой физиологичностью малороссийской жизни и речи, мрачными поверьями про «нежить» и колдовство. Если в северной деревне Клюева, среди таких объемных и достоверных горшков, ухватов и посевов «овсеня», тайно жили благовествующие ангелы, то такие же осязаемые и пахучие южные хутора Нарбута густо населяла нечистая сила. После пристойной, но скучноватой книги «Стихотворения» (1910) он, уже в качестве акмеиста и члена Цеха поэтов, выпустил в 1912 году подряд два сборника — «Аллилуйя» и «Любовь и любовь», бросавших символистскому (и «общедекадентскому») вкусу вызов более очевидный и дерзкий, чем тогдашние стихи Ахматовой, Мандельштама и самого Гумилева.


Из вычурных кувшинов труб щуры и пращуры
в упругий воздух дым выталкивают густо
и в гари прожилках, разбухший, как от ящура,
язык быка, он — словно кочаны капусты.

А вот стихи, посвященные Гумилеву и как бы вступающие в диалог с ним, с его стилистикой:


Луна, как голова, с которой
кровавый скальп содрал закат,
вохрой окрасила просторы
и замутила окна хат.
Потом, расталкивая тучи,
стирая кровь об их бока,
задула и фонарь летучий —
свечу над ростбифом быка…

«Аллилуйя» была конфискована цензурой (случай по тем временам редкий): по желанию автора книгу, далекую от благочестия, набрали «церковным» (кириллическим) шрифтом. Это сочли кощунством. Тем не менее сборник был прочтен, замечен и оценен. Гумилев в 1913 году писал Ахматовой: «Я совершенно убежден, что из всей послесимволической поэзии ты да, пожалуй, (по-своему) Нарбут окажетесь самыми значительными».


Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

Владимир Нарбут, 1910-е

К тому же году относится история, которую описал (на сей раз почти не соврав) Г. Иванов: Нарбут стал на некоторое время редактором «Нового журнала для всех», непритязательного марксистского издания, и начал обильно заполнять его стихами и прозой своих друзей и знакомых (среди которых, однако, в данном случае не оказалось ни Гумилева, ни Ахматовой, ни Мандельштама). Три месяца спустя он, обанкротившись, продал журнал первому, кто пожелал его купить. Скандал разразился, когда оказалось, что новый редактор, А. Гарязин, — активный член Союза русского народа [103]. Впоследствии, надо сказать, издательская деятельность Нарбута была не в пример более успешной. Но это было уже после 1917 года.

Еще накануне Октябрьского переворота Нарбут, живший на своем хуторе, вступил в партию большевиков и вскоре стал (в масштабах Глуховского уезда) видной политической фигурой. В начале 1918 года на него было совершено покушение; погиб младший брат Нарбута, сам поэт потерял кисть левой руки и охромел, навсегда став «колченогим». В последующие два года он объехал чуть не весь русский Юг; в Воронеже издавал журнал «Сирена», где печатал Блока, Ахматову, Мандельштама, Пастернака, Есенина; в Екатеринославе попал к белым и под угрозой расстрела подписал обязательство отказаться от большевистской деятельности, сыгравшее в его судьбе роковую роль; в Одессе возглавлял РОСТА, сблизился с молодыми писателями «Юго-Западной школы», стал их учителем и покровителем; у одного из них, Юрия Олеши, увел молодую жену, красавицу Серафиму Суок… Среди всей этой бурной жизни Нарбут выпустил еще три книги стихов, среди которых, «Плоть», — лучшее из написанного им.

Но, переехав в 1922 году в Москву (и постепенно перетащив туда всех своих одесских друзей — Бабеля, Багрицкого, Олешу, Катаева…), Нарбут писать стихи перестал. Не до того было: он создал и в течение шести лет возглавлял крупнейшее издательство страны «Земля и фабрика». Администратором он оказался блестящим, но закончилась его деятельность скверно: конкурент, директор издательства «Круг» Воронский, раздобыл документ, подписанный Нарбутом в Екатеринославе, и в результате директора «Земли и фабрики» исключили из партии и сняли с должности (вскоре такая же судьба постигла самого Воронского — за участие в троцкистской оппозиции). Нарбут снова занялся литературой и занимался ею (с неохотой, тоскуя по настоящему делу) до 1936 года, когда его арестовали и отправили на Колыму. Там, в лагере, он был счетоводом, ночным сторожем, ассенизатором. Весной 1938 года его не то утопили в Охотском море вместе с целой баржей непригодных к работе заключенных, не то расстреляли. Его письма жене из лагеря поразительны сочетанием деловой практичности и обстоятельности (перечень продуктов, которые он просит выслать, — на пол-листа: лимонная кислота, сухие кисели, бульонные кубики «Маги» и т. д.) и несгибаемой убежденности в праве партии послать его, своего солдата-штрафника, в любую точку пространства. «Как мне хочется, дорогая, показать себя на работе, быть стахановцем, всегда первым…»

Такие люди были среди акмеистов, среди людей «нового искусства». Или такими заново рождала их революция, чтобы, как и полагается, пожрать своих детей.

«Левый фланг» акмеистов наряду с Нарбутом включал Михаила Зенкевича. Уроженец Саратовской губернии (тоже южанин), студент-юрист, он был ровесником Гумилева [104] и прожил дольше всех акмеистов — умер он восьмидесяти семи лет. Творчески он был близок к Нарбуту, лично совсем на него не похож: тихий человек, литератор до мозга костей. После первой книги «Дикая порфира» (1912), вышедшей, как и «Аллилуйя», в издательстве Цеха поэтов, на него возлагали большие надежды, но ничего ни лучшего, ни равного он больше не создал. Зенкевич черпал темы для поэзии в палеонтологии; он первым и едва ли не единственным попытался лирически осмыслить те образы диковинных, почти сказочных животных, которые рисовали естественные науки. Гумилев писал о драконах — Зенкевич писал о динозаврах:


Истлело семя, скрытое в скорлупы
Чудовищных, таинственных яиц,
Набальзамированы ваши трупы
Под жирным илом царственных
гробниц.
И ваших тел мне святы
превращенья:
Они меня на гребень возвели,
И мне владеть, как первенцу
творенья,
Просторами и силами земли.

«Левые» держались несколько особняком и под «акмеизмом» понимали что-то свое. 7 апреля 1913 года Нарбут писал Зенкевичу: «Знаешь, я думаю, что акмеистов всего двое: я да ты. Ей Богу!.. Какая же Анна Андреевна акмеистка, а Мандель? Сергей еще туда-сюда, а о Гумилеве и говорить не приходится».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация