Вот с таким человеком общался в 1913 году Гумилев…
Остается добавить, что четыре года спустя, находясь во Франции и узнав о назначении своего «знакомого» регентом, Гумилев пишет предназначенную для французского правительства «Записку об Абиссинии» — «относительно могущей представиться возможности набора отрядов добровольцев для французской армии в Абиссинии». Только абиссинских наемников французам и не хватало. Мало было им сенегальцев… Видимо, записка так и не была подана в соответствующие инстанции: иначе Гумилев, вероятно, показал бы ее носителю французского языка, который исправил бы грамматические и орфографические ошибки (не будучи принцем, Гумилев не так боялся их делать). В конце записки русский подпоручик утверждает, что «три месяца» прожил в Харраре и четыре в Аддис-Абебе. Но мы знаем наверняка: в Харраре Гумилев в 1913 году провел не больше трех недель.
Уже 20 мая Гумилев пишет Штернбергу, что купил мулов и нанял четырех слуг — двух абиссинцев (т. е. амхарцев) и двух галласов, и переводчика-галласа. Но из-за отсутствия пропуска отъезд задержался до 4 июня.
Сверчков занимался энтомологией; Гумилев же собирал «дикарские вещи»: скупал старье, рылся в мусорных корзинах, угощал катом (наркотическим растением) старого шейха, выманивая у него чалму. Побывали в индийском театре, который завел здесь будущий император. Наконец разрешение было получено, и путешественники двинулись дальше. На этом месте заканчивается первая (литературная) часть дневника.
Дальше путь пролегал «сквозь Черчерские дикие горы», мимо зарослей молочая, полей дурро, редких хижин. По ночам путешественники отгоняли ружейными выстрелами подходящих гиен. В деревне Беддану их приветливо принял геразмач (такой титул) Мозлекие, дядя переводчика экспедиции. Там же они встретили некоего русского доктора. Дальше путь пошел вверх. Началось прохладное нагорье — дега. Потом дорога вновь пошла вниз по склону. 11 июня Гумилев записывает в дневнике:
Шли 6 часов на юг; пологий спуск в Аппия; дорога между цепью невысоких холмов; странные цветы: один словно безумный с откинутыми назад лепестками и тычинками вперед. Отбились от каравана; решили идти в город; поднимались над обрывами полтора часа; спящий город; встречный вице-губернатор доходит до каравана и пьет с нами чай, сидя на полу; город называется Ганами, по-галасски Утренитб (то есть хороший); в нем живет начальник области фитуатури Асфау с 1000 солдат гарнизона; домов сто. Церковь Святого Михаила; странные дома-камни с дырами и один на другом; есть даже три друг на друге. Одни напоминают крепостцу с бойницей, другие сфинкса, третьи циклопические постройки. Тут же мы видели забавное приспособление для дикобраза (джарта): он ночью приходит есть дурро, и абиссинцы поставили род телеграфной проволоки или веревки консьержа, один конец которой в доме, а на другом подвешено деревянное блюдо и пустые тыквы. Ночью дергают за веревку. Раздается шум, и джарт убегает. В дне к югу есть львы, в двух днях — носороги.
Дальше путь спустился в «колу» — раскаленную межгорную низменность. Нормальная температура воздуха в «коле» 35–40 градусов Цельсия. Взбунтовались ашкеры, пришлось увеличить их паек. Здесь же Гумилеву вновь повстречался его зверь-тотем — леопард… И — редкие, нищие, желанные селения… Быт «дикарской страны» даже в мелочах поражал грубой физической осязаемостью, вещностью. Той вещностью, за которую в эти годы затеяли литературный поход Гумилев и его друзья.
Стали просить продать молока, но нам объяснили, что его нет. В это время подъехали абиссинцы… Они тотчас проникли в дом и достали молока. Мы выпили и заплатили. Абиссинцы не пили, была пятница, они старались для нас и, отыскивая нас по следам, заехали в эту трущобу. Мы не знали дороги и схватили галласа, чтобы он нас провел. В это время прибежали с пастбища мужчины — страшные, полуголые. Особенно один, прямо человек каменного века. Мы долго ругались с ними, но наконец они же, узнав, что мы за все заплатили, пошли нас провожать и на дороге, получив от меня бакшиш, благодарили…
Сравните: «Мне в Африке нравится обыденность. Быть пастухом, ходить по тропинкам, вечером стоять у плетня…» (разговоры с О. Мочаловой, 1916).
Поскольку Гумилев не дал в отделанной части «Дневника» характеристики быта и культуры народа, который тогда называли «галласы» или, точнее, «галла», а сейчас «оромо», мы попытаемся сделать это, основываясь на сочинениях Булатовича и других авторов того времени.
Галласы, древний кушитский народ, делились на земледельцев и скотоводов. На западе преобладало земледелие, в восточных провинциях — скотоводство. Из ремесел распространено было кузнечное дело и ткачество. Галласы обожали торговать, но главной обменной единицей у них была соль (австрийских талеров, которыми расплачивались в Абиссинии, здесь катастрофически не хватало). На соль меняли кофе, золото, слоновую кость… Среди галласов были и христиане, и мусульмане, но в основном они держались древних языческих верований.
Что еще?
Галлас — поэт, он обожает природу, любит свои горы и реки, считая их одушевленными существами. Он страстный охотник.
Галласы вполне боевой народ. Они очень храбры, и убийство у них, как и у других народов, возведено в культ. Еще недавно были некоторые племена галласов, где юноша не имел права вступать в брак, пока не убил слона, льва или человека (Булатович. «От Энтото до реки Баро»).
Галласы еще не вышли из родового строя и не изжили примитивных демократических структур, свойственных на определенном этапе развития всем народам.
Другими словами, народ, который звали «галла», по уровню развития и менталитету напоминал… ну, хотя бы почти соименных им галлов времен Юлия Цезаря. В роли же Рима выступала Абиссинская держава.
17 июня Гумилев впервые услышал, как молятся местночтимому святому Шейх Нура-тукейну. Но прошло еще шесть дней, прежде чем экспедиция достигла «тропического Рима» — селения Шейх-Гусейн. Дни эти были самыми тяжелыми во всей экспедиции. 19 июня с огромным трудом удалось переправиться через быстроводную и кишащую крокодилами реку Уаби. Мул Коли Маленького не удержался на ногах, и крокодил сорвал с ноги всадника гетру (это вовсе не смешно!).
Сверчков рассказывал матери, что через Уаби перебирались в корзинах, подвешенных на канате, привязанном к деревьям на противоположных берегах реки. «Перебирая канат руками, можно было двигать корзину к берегу». Возможно, такой странный способ переправы применялся на обратном пути. Но как же переправляли мулов?
Потом начались трудности с провизией и водой. Охотиться приходилось уже не только для пополнения трофеев. У Гумилева заболели почки. Судя по всему, он страдал хроническим почечным заболеванием, обострявшимся в экстремальных условиях; следующий раз это произошло в 1915-м на фронте.
Сам Шейх-Гусейн выглядит в записях Гумилева также довольно прозаически. Святого, давшего имя этому городу, давно не было в живых, но в городе жил его наследник — духовный наставник его почитателей, человек с замечательным именем Аба Муда, которому приписывали пророческий дар.
