— Я знаю. Они сначала думали сюда, в ущелье, подняться. О моей расщелине они только слышали, но точной дороги не знают. Хотя разговор обо мне заводили, но не знают, как меня найти. Думали в Грузию уйти и какое-то время там отсидеться. Я мыслями отговорил их от этой затеи. Я знаю, где они. Но ты поймаешь их и без моей помощи. Я уже сказал, что всегда в стороне от политики. И мог бы помочь убить их только тогда, когда они пришли бы убивать меня. А ты и сам справишься. Капитан Тайгородов поможет тебе. Он знает, как выманить этих людей, и знает, в какую ловушку они не просто пойдут, а побегут бегом. Использовать будете «груз семьсот»
[21]. Это больше всего бандитов интересует. Тайгородов в одном месте будет ждать их, ты — в другом, на дороге. Но встретишь их именно ты. Встретишь и убьешь. Сам заработаешь только шишку на голове. Но ты пока не спеши. Успеешь… До утра твои люди пусть отдыхают здесь. С рассветом отправляйтесь в обратный путь. У тебя еще будет время и на отдых, и на подготовку. Ты успеешь, я говорю. И никуда эти люди от тебя не денутся. У них судьба такая — от твоего старания погибнуть. И даже я их судьбу изменить не могу, могу только подкорректировать. А завтра после обеда позвони жене. Дочери уже сделают снимок ноги. Жена тебе все расскажет…
— Как я должен с тобой расплатиться? — задал я естественный с точки зрения современных отношений вопрос.
Шаман слегка смутился моей армейской прямоты, но ответил:
— Обычно люди расплачиваются со мной продуктами питания. Денег я не беру. Если есть что мне оставить, оставьте. Если не найдется, и так будет хорошо. Вы же спасли меня… — последняя фраза была сказана с откровенной усмешкой, и я понял, что шаман не считает нас спасителями. Я вдруг поверил, что он, сумев заставить людей, сжигающих соломенное чучело, поверить, что они сжигают человека, вполне сумел бы заставить бандитов расстрелять друг друга. Да и, наверное, заставил кое-кого, вспомнил я странные действия пятерых последних бандитов.
Запас сухого пайка у нас с собой был на три дня. Во взводе двадцать семь бойцов, не считая меня. Таким образом, мы имели возможность оставить шаману двадцать восемь комплектов. Я думаю, ему этого хватит надолго, поскольку комплект сухого пайка у нас из категории так называемого высокогорного, рассчитан на трехразовое калорийное питание в течение дня. Если учесть внешнюю худобу шамана, то ему одного комплекта должно на два-три дня хватить. А мы уж как-нибудь отчитаемся перед кладовщиками. Оформим как «безвозмездную утрату в силу не зависящих от нас обстоятельств» или как там оно в актах пишется… Придумать всегда можно. Думаю, начальник штаба после моего объяснения любой акт подпишет. Он у нас человек понимающий.
Шаман остался в своей лачуге, а я вышел к взводу.
— Петрушкин!
— Я! — Старший сержант сидел на крыльце, дожидаясь меня.
— Устраивай взвод на ночевку. До рассвета отдыхаем. Нам разрешили здесь остаться.
— Есть, товарищ старший лейтенант, устраиваться на отдых. Костер жечь можно?
Я обернулся на закрытую дверь.
— Можно, можно… Сейчас опасности никакой поблизости нет, — ответил шаман из-за двери так, словно видел, как я обернулся. Впрочем, в двери были большие щели, и он из темноты своей хибары в самом деле мог меня видеть.
* * *
Обычно я не ощущаю высокогорной разреженности воздуха. Но в эту ночь то ли чувствовал недостаток кислорода, то ли еще что беспокоило меня, я спал плохо. Мысли все время возвращались к дочери. Я помнил, что шаман должен именно в эту ночь лечить ее, и прислушивался к звукам из лачуги. Но, кроме редких и слабых ударов в звенящий бубен, я ничего услышать не мог.
Что-то я когда-то читал про то, как шаманы входят в транс, и всегда думал, что это должно быть шумно и звучно. Но, видимо, мои представления основывались еще и на сюжетах из художественных и документальных фильмов и мало соответствовали действительности. Ведь шаман шаману рознь, как православный поп мусульманскому имаму.
Ночь я промучился, думая о том, какую боль испытывает моя дочь, маленькое шестилетнее создание, которое любит носить пышные белые платьица и мамины туфли. И только под утро усталость свое все же взяла, и я уснул. При этом я прекрасно знал, что в горах рассвет приходит позднее, чем на равнине, особенно в таких местах, как расщелина, которую мы посетили, но приходит очень быстро. И с первыми лучами света, попавшими на лицо, я проснулся. Посмотрел на часы. Была половина десятого утра.
Старший сержант Петрушкин уже встал, умылся в ручье и даже побрился малой саперной лопаткой, как все у нас бреются в походных условиях. Но взвод старший сержант еще не поднимал, чтобы общий шум не помешал командиру спать. И только когда я встал, он объявил подъем.
Места для умывания и бритья на берегу ручья хватило всем, и выступить в обратный путь взвод смог одновременно. Только я перед выступлением зашел в лачугу попрощаться с шаманом. И увидел его, лежащим на дощатом неструганом полу без сил. Думая, что шаману требуется помощь, я подошел, присел, положил свою ладонь на его почему-то ледяную руку, и мне показалось, что рука эта без признаков жизни. Не зная, как поступить, я вышел и подозвал к себе Петрушкина и санинструктора взвода ефрейтора Головина. Сначала обратился к ефрейтору, объяснил ему ситуацию и попросил посмотреть, что с шаманом.
— Он ночью работать не собирался? — почему-то спросил Головин.
— В смысле… — не понял я вопроса. Я вообще не связывал понятия «шаманство» и «работа». Они казались мне несовместимыми.
— Ну, может быть, он в астральное путешествие хотел отправиться…
— Он хотел дистанционно лечить мою дочь. Она ногу сломала…
— Тогда понятно. Дистанционно можно лечить только в астральном путешествии. Если он ушел в астральное путешествие и еще не вернулся, его тело трогать нельзя, иначе он не сможет в него вернуться. Вы, товарищ старший лейтенант, его, случайно, не трогали? Не переворачивали или не переносили с места на место?
— Только руку потрогал, увидел, что она ледяная, и за тобой пошел.
— Тогда, может быть, и обойдется. Не трогайте его.
Я согласно кивнул, отпустил Головина и приказал Петрушкину собрать с бойцов взвода по одному дневному комплекту сухого пайка и сложить на крыльце. Приказ был слышен по внутривзводной связи, и еще до того, как Петрушкин передал мои слова, солдаты стали подходить с темно-зелеными коробками и складывать их на крыльце. Каждый рад был, что придется тащить меньше груза в рюкзаке. Я же решил еще раз заглянуть в лачугу. Но дверь открылась без моих стараний, и шаман вышел сам.
— Вот сухой паек, — показал я на коробки. — Это хорошая штука — высокогорная калорийность. Специальный. Надолго хватит.
Старик, слегка стесняясь, наклонил в знак благодарности голову.
— С твоей дочерью все будет в порядке. Даже операция не понадобится. Я сложил кости так, что они срастутся без проблем. Ни одного осколочка не оставил. После обеда позвони жене, убедись. А то снова спать будешь плохо.
