Это уж слишком, хотя подполковник МГБ Юрий Алексеевич Растворов (вернем ему его настоящее имя и положение) оказался важным трофеем. Однако, если быть точным, он не был американским трофеем, хотя так считается до сих пор. Тридцать лет спустя он сказал, что первоначально вышел на британскую разведку, чьи сотрудники старательно работали с ним несколько месяцев. Тогда же составили план операции по выводу его из страны исключительно с использованием британских каналов. План провалился в тот самый вечер, когда было намечено пустить его в ход – по игре случая, который нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить.
Прежде чем перейти к захватывающему повествованию о его побеге из Токио, посмотрим, что это был за человек. По пролетарским стандартам, происхождения Растворов был весьма смешанного. Родился он 11 июля 1921 года в Дмитровске под Орлом. Отец его был ветераном революции, красноармейцем. Так что пока все хорошо. Но мать была дочерью начальника железнодорожной станции, а это уже не вписывается в рамки рабоче-крестьянского идеала, и вышла во врачи.
Но вот настоящим пятном на репутации семейства оказался дед, в скромном деревенском доме которого Юрий провел свои первые годы. Когда началась коллективизация, на старика несправедливо навесили ярлык кулака, имущество конфисковали, а сам он погиб от голода. Отец Юрия, опасаясь обвинений в контрреволюции, не пришел на помощь. Но и эта чрезмерная осторожность не спасла его от неприятностей. Через десяток лет, в пик сталинских политических чисток, отец подвергся преследованиям за свое «подозрительное происхождение» и с трудом отстоял свой партбилет, дававший возможность существования выше примитивного уровня.
Юрий был достаточно развитым и целеустремленным. Он был пионером, комсомольцем, окончил среднюю школу, поступил в Московский геодезический институт. Как и у миллионов других людей по всему миру, война изменила ход его жизни.
Он был призван в Московскую Пролетарскую дивизию, принимал участие в захвате прибалтийских государств. В сентябре 1940 года его направили в военную разведку, и он начал учить японский язык в Институте восточных языков. Хотя ему не суждено было закончить четырехлетний курс, но он оказался продуктом первого набора в высшей степени секретную «101-ю школу» советской разведки. Вместе с ним, по его оценкам, были приняты 50–60 курсантов. И 12–15 из них учили японский, остальные – китайский, хинди, пушту и прочие. Никому из группы не давали самому выбирать направление, языки.
Германское вторжение в июне 1941 года нарушило академические занятия, Юрия направили в школу подготовки кадров для партизанского движения. Потом он оказался во Внешней Монголии и занимался изготовлением листовок и другого пропагандистского материала против японцев. Это был его оперативный дебют против Японии, которую он впервые увидел только в 1946 году, когда прибыл в Токио с советской миссией из 400 человек во главе с генералом Деревянко, который годом раньше представлял Сталина на официальной церемонии капитуляции Японии. А Растворов, которому исполнилось двадцать четыре, уже с 1943 года состоял в разведке МГБ, был кандидатом в члены компартии.
Его первый срок пребывания в Токио длился лишь год, но этого вполне хватило, чтобы избавиться от прежних впечатлений, сплошь не в пользу Советского Союза. Он увидел, насколько неотесанными кажутся его начальники, и прежде всего дубоголовый Деревянко, в западной компании. Он видел, как все до одного в миссии стараются запастись японской и американской одеждой и техникой, чтобы увезти это в блеклую Москву с её дефицитами, низкосортными товарами и вечными очередями. Заметили, что Яков Малик (будущий заместитель министра иностранных дел – Примеч. перев.), уезжая в 1946 году с поста генерального политического советника в Токио, увозил с собой не менее 65 чемоданов, до отказа набитых трофеями из загнивающего капиталистического мира.
В конце 1946 года Растворова внезапно отзывают в Москву в ситуации, которая не добавляла у него симпатий к режиму. Партийная комиссия раскопала, что у его отца десять лет назад было приостановлено членство в партии, а деда раскулачили, но Растворов не отразил этих негативных моментов в своих анкетах и автобиографии. Пришлось вынести унизительные разбирательства, но в итоге его простили, а в 1947 году приняли в партию. Но он просидел ещё три года в японском отделе, прежде чем в 1950 году его вновь отправили в заграничную командировку, и снова в Токио. Его жена, Галина Андреевна Годова, балерина, предпочла остаться дома с пятилетней дочерью: карьера значила для неё больше, чем семейная жизнь, которая уже дала трещину.
Растворов потом объяснял, что неудавшийся брак способствовал его решению, которое созрело у него, когда он уезжал из Москвы: он уже тогда решил, что не вернется. Другим важным элементом явилась усиливающаяся соблазнительность западного образа жизни. Он уже попробовал его во время первого пребывания в американизированном Токио, а в Москве ощутил его по кинопленкам. Он часто сопровождал высоких чинов МГБ на киносеансы, которые начинались в 4 утра в специальном «конференц-зале». Там смотрели западные фильмы, которые офицеры советской разведки привозили из освобожденных стран. На сеансах присутствовал узкий круг привилегированных лиц, переводчики синхронно переводили текст. Как и все его коллеги, дома он говорил, что «задержится на работе».
Пропагандистские приемы, применявшиеся режимом в отношениях с капиталистическим миром, уже разрушили в душе Растворова всякие иллюзии, хотя особым идеалистом он никогда не был. Впервые он познакомился с методами коммунистической дезинформации в 1942 году, когда Уэнделл Уилки приезжал в Советский Союз в ходе своей информационной поездки по миру. Важно было, чтобы посланник президента Рузвельта уехал домой с восторженными впечатлениями о новом американском союзнике, и вот тогда Растворов участвовал в этом мероприятии по пусканию пыли в глаза американскому гостю. Он вместе с другими был снят с подготовки в военной школе в Ставрополе, всем дали крестьянскую одежду и отправили в совхоз неподалеку, который был выбран для посещения Уилки. Там они работали несколько недель: ремонтировали сараи, склады, скотные дворы, приводили в порядок поля и дороги. Последним штрихом был завоз в местный магазин икры, шампанского и других яств, чтобы показать, будто это нормальный ассортимент совхозного магазина. Два года спустя Растворов слышал, но сам свидетелем не был, о ещё более выдающемся дезинформационном мероприятии, устроенном для Генри Уоллеса, вице-президента США, когда тот совершал поездку по северо-восточной Сибири. Как по мановению волшебной палочки все рабские лагеря и ограды из колючей проволоки были сметены по пути его следования. Служба режиму, прибегающему к таким фокусам, угнетала.
Во время своего второго пребывания в Японии Растворов по роду работы ещё глубже окунулся в притягательный капиталистический быт. Он приехал под видом третьего секретаря с нормальным дипломатическим паспортом, несмотря на ненормальное положение, в котором оказалась советская дипломатическая миссия
[33]. Его обязанности, конечно, не имели ничего общего с дипломатией. Он к этому времени был майором МВД (так теперь называлось его ведомство), и его главной задачей было собирать информацию через примерно полусотню японских агентов, большинство которых было завербовано путем шантажа и других форм давления. Поэтому Растворов был одним из немногих сотрудников миссии, которые в любое время могли выходить в город, ходить по отелям и ресторанам столицы.
