В свое время почти вся эта информация считалась ценной. Но большое долгосрочное значение имеет человеческий аспект бегства Растворова. Помимо страха за свое будущее, помимо неудавшегося брака сыграло роль то, что Растворов был гедонистом, искателем удовольствий. Он не мог найти их в Советском Союзе, но через теннисный клуб в Токио понял, что может найти их у капиталистов. Он перемахнул не через железный занавес, а через теннисную сетку. Это не чисто идеологический перебежчик, но есть и идеология в его бегстве: Запад был для него местом, где можно жить полной жизнью, лишенной страхов.
Вена
Сразу после рассвета 17 февраля 1954 года были внезапно усилены советские армейские патрули на контрольных пунктах дорог, ведущих из Вены, и солдаты и сотрудники службы безопасности стали производить дотошный досмотр всех колесных средств, проходящих через контрольные пункты по шоссе или по рельсам. Ловили не налетчиков. Спустя девять лет после войны в Австрии, находившейся под оккупацией четырех держав (такое положение сохранялось до осени следующего года – до заключения Австрийского государственного договора), царило спокойствие. Хотя столица пребывала под контролем четырехсторонней администрации, она, как и Берлин, находилась в советской зоне оккупации, и, таким образом, русские контролировали все дороги, которые вели на запад и на юг, в западные зоны оккупации.
Серьезность проверок была необычной и длилась несколько дней. Внимательно досматривали грузы, заглядывали в багажники, дотошно проверяли документы – и австрийцев, и союзников. Было ясно, что русские подняли панику, чтобы помешать сбежать какому-то важному чину. Через три дня появилась тщательно искаженная версия случившегося. Появился пресс-релиз, а в нем сообщалось, что советские власти обратились к австрийской полиции за помощью в поиске «двух русских техников, которые исчезли после гулянья в ночном клубе и могут попытаться сбежать на Запад». Против них было выдвинуто обвинение, ставшее впоследствии расхожим для таких случаев, в том, что они прихватили с собой казенную кассу. Назвали только фамилии беглецов – Скачков и Дерябин.
Нечего и говорить, что никто из двух не был простым «техником». Анатолий Скачков был членом правления советской нефтяной компании в Вене (в советской зоне, под Цистерсдорфом, находились значительные нефтяные месторождения). Он действительно был завсегдатаем очных клубов и действительно убежал на Запад. Но за кем русские по-настоящему охотились, так это за Петром Сергеевичем Дерябиным, майором КГБ с необычным опытом восьми лет работы
[37] и с необыкновенно важной информацией, которую он носил в голове. Он был главой спецслужб в советской колонии Вены. В его функции входил надзор за советскими гражданами, прежде всего он должен был предотвращать побеги.
В своей главной книге воспоминаний он рассказывает, как с помощью «мастерски изготовленных документов» он покинул Вену через сутки после установления контакта с американцами. Ехал он как австриец в «восточном экспрессе», который шел на Запад. Эта версия является чистым обманом, именно её сочли предпочтительным выдать в то время, когда выходила эта книга.
На самом деле Дерябин выехал на «Моцарт-экспрессе» – военном поезде исключительно для американцев, который отходил ежедневно с Западного вокзала в американскую зону оккупации. И ехал Дерябин не в пассажирском купе, а в деревянном ящике, загруженном в грузовой вагон. Дерябина поместили туда, дали воды, бутербродов и сигарет, просверлили дырки, чтобы не задохнулся. Ящик обшили, написали пункт назначения – лагерь Трасткотт в Зальцбурге, с концов вагона, как только поезд тронулся, поставили по американскому солдату. Причем они находились не в самом грузовом вагоне. Погрузку производили не американцы, а австрийская фирма – чтобы не вызывать подозрений у советских агентов, находившихся на платформе. Оглядываясь на эту поездку много лет спустя, Дерябин вспоминает один момент, вызвавший у него беспокойство, из всего этого в общем-то бесхлопотного путешествия. Американская зона начинается только на западном берегу реки Эннс, но все поезда останавливались за две мили на советском контрольном пункте. Поезд остановился, потом тронулся, и тут Дерябин, почувствовав себя на свободе и не в силах больше сдерживаться, от волнения закурил. Из ящика пошел дым, и со стороны можно было подумать, что там что-то загорелось, причем на территории советской зоны. Охранники сумели просигналить ему, чтобы он погасил сигарету. Через несколько минут «Моцарт-экспресс» загрохотал по мосту через Эннс.
Этот способ содержал в себе риск, но американцы не видели альтернативы ему. Их взлетно-посадочная полоса для легких самолетов в Вене бездействовала из-за плохой погоды. Самолеты ВВС США пользовались аэропортом Тульн, но он находился в советской зоне и проехать к нему можно было только через советские блокпосты. Хотя ни один офицер американской разведки не успел толком переговорить с Дерябиным, но интенсивные поиски, развернутые в Вене, показывали, что их трофей представляет собой значительную ценность. Американцы даже опасались, что если русские заподозрят, что Дерябин находится на борту американского самолета, взлетевшего из Тульна, то могут с помощью своих истребителей посадить американский самолет на советский аэродром, хотя это и вызовет дипломатический инцидент.
Когда начались допросы, майор Дерябин убедил своих хозяев, что они не зря тратили на него время и силы. Попросту говоря, он помог Западу выбраться из того темного туннеля в области разведки, в котором он очутился, когда 13 лет назад приобрел себе в союзники по войне Советский Союз. Напряжение борьбы с Гитлером означало, что, например, в Британии весь разведывательный и контрразведывательный аппарат переключился полностью на эту борьбу, а из хорошо укомплектованного и важнейшего до войны советского отдела остался один-единственный сотрудник – для поддержания видимости, что работа не прерывается. Во время войны западные державы вряд ли вели враждебную шпионскую деятельность против русских, Советский же Союз, напротив, вел интенсивный и все более усиливавшийся шпионаж против своих временных союзников. Первые послевоенные годы не слишком изменили этот баланс. Если бросить ретроспективный взгляд на утечки разведывательного характера, Игорь Гузенко принес с собой немного сверх пачки телеграмм, хотя и важных, но краткосрочной значимости. Это был молодой офицер, не выходивший за пределы мира шифров, его видение было ограниченным. Константин Волков повидал и знал куда больше, но ему вовремя закрыл рот Филби. Потом был разрыв почти в десять лет, прежде чем пошла новая волна бегств советских разведчиков, словно в середине зимы 1954 года открылся шлюз. Однако опыт Растворова, предшественника Дерябина в этой веренице, ограничивался дальневосточными проблемами, а человек, последовавший за Дерябиным, был связан прежде всего с убийствами.
