Особые услуги, которые оказывались этой службой, можно наглядно проиллюстрировать на следующем примере. Зимой 1949–50 годов в Москве находилась официальная делегация КПК во главе с Мао Цзэдуном, и Сталину было необходимо провести продолжительные переговоры с Мао Цзэдуном один на один, без присутствия вездесущего номера 2 в китайском руководстве – Лю Шаоци. И на помощь пришла служба охраны. Ее грузовик аккуратно въехал в лимузин, который вел шофер той же охраны и на котором Лю ехал на дачу к Мао, где проходила коммунистическая встреча в верхах. Дорожная инспекция затянула разбор «дорожного происшествия» и очистку дороги на два часа, и Сталин провел желаемую встречу тет-а-тет. Для вида шофера автомобиля Лю уволили из органов, а водителю грузовика также для вида дали год тюрьмы.
Охрана № 2 обеспечивала охрану иерархов сразу вслед за Сталиным членов и кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК, основных министров правительства и маршалов вооруженных сил.
Первые годы в кремлевской охране прошли, похоже, довольно ровно. Дерябин получал 4000 рублей в месяц – в четыре раза больше самого высокооплачиваемого рабочего. У него был персональный автомобиль с водителем и маленькая дача в сосновом лесу в подмосковном поселке Мамонтовка. Для полного счастья в этой устроенной жизни не хватало жены, и он нашел её в июне 1948 года. Анкеты у Марины Макеевой были – не придерешься. Они познакомились в Кремле, где она работала стенографисткой при Политбюро.
Здание на площади Дзержинского, дом 2, представляло собой аппарат террора. В нем размещалась зловещая Лубянская тюрьма, и Дерябин был в курсе того, что происходит в подвальных камерах здания. Некоторых следователей он знал, и те временами хвастались ему приемами, с помощью которых они выбивали из своих жертв необходимые «по закону» признания. Возникали неприятные ощущения, когда он видел из окна заключенных, которых выводили во внутренний двор на прогулку, и особенно когда он видел среди этой мрачной процессии своих бывших коллег и даже начальников, потому что, по мере того как эпоха Сталина приближалась к концу, надзиратели на Лубянке все больше превращались в надзираемых. Волны фракционной борьбы в Политбюро за наследство прокатились и по госбезопасности – ключевом органе борьбы за власть. Самая мощная волна ударила по Лубянке в июле 1951 года, когда министр Виктор Абакумов был снят приказом, подписанным Сталиным, заключен под арест и позже расстрелян. Все шесть его заместителей и многие из ведущих помощников последовали за ним – вначале в тюрьму, а потом многие и под расстрел. У Дерябина не было покровителей среди арестованных, он стоял вдалеке от борьбы титанов, и посему над ним не нависла прямая опасность. Однако умному человеку следовало в такой ситуации поискать более надежную защиту от пролетающих пуль. И после падения Абакумова Дерябин снова посоветовался со своим старым знакомым, который счастливо пережил все бури.
Дерябин решил передвинуть фигуру на другой конец шахматной доски – во Второе управление, которое занималось внешней разведкой и часто работало под прикрытием МИДа. Это было самое большое расстояние, на которое офицер госбезопасности мог отойти от междоусобной схватки в Кремле. Теоретически Управление охраны налагало вето на уход кого-либо из своих сотрудников. Однако оно было так занято своими внутренними проблемами, включая и внушительную потерю кадров, что бесценный Павел Зуйков с помощью нескольких телефонных звонков сумел запустить механизм перехода Дерябина. В мае 1952 года Дерябин предстал перед полковником Евгением Кравцовым, тогдашним начальником отдела по Германии и Австрии во Втором управлении, которое размещалось в комплексе серых зданий в приятном удалении от площади Дзержинского. Дерябин словно вырвался из затхлых джунглей на лужайку, попал совсем в другую атмосферу, в которой под командой Кравцова служил 81 офицер.
Год с четвертью Дерябин работал в управлении, насчитывавшем около трех тысяч сотрудников в центре плюс пятнадцать тысяч офицеров и агентов, советских и иностранцев, за рубежом. В противоположность Управлению охраны, куда набирали, как правило, людей с ограниченным образованием, способных скорее для исполнения роли роботов, внешняя разведка была укомплектована наиболее образованными и способными людьми, которых могло произвести советское общество. Это был сдвиг в судьбе человека, имевшего специальность школьного учителя и диплом об окончании в 1951 году Института марксизма-ленинизма в Москве, ускоренный курс которого он прошел за два года.
Новая работа предъявляла повышенные требования, но зато была и менее опасной. Теперь Дерябин должен был не охранять советских лидеров, а направлять им информацию о внешнем мире. Она имела четыре градации. Первая направлялась в тринадцати экземплярах, по одному на каждого члена Президиума ЦК. Следующая – лишь в семи, для главных членов Президиума. Другая – в трех, из которых один экземпляр предназначался для Сталина. Была ещё рабочая версия в одном экземпляре, которая шла на стол секретарю ЦК, им был тогда Георгий Маленков. Ни на одной из бумаг не стояло грифа «секретно», они шли вообще без грифов. Получатели, объяснял полковник Кравцов, и сами должны были понимать, что к чему.
Однако и в этой работе не обошлось без темной стороны дела. Самой темной стороной деятельности Второго управления было «спецбюро», или «специальное бюро номер один», которое занималось террористическими операциями за рубежом, особенно убийствами и похищениями тех, кто был объявлен предателем, или врагов режима. С одним из таких исполнителей мы встретимся в следующей главе. Дерябин, хотя и не работал в «спецбюро», принимал участие в организации похищения в Западном Берлине в 1952 году доктора Вальтера Линзе, исполнявшего обязанности главы Ассоциации свободных немецких юристов. За рубежом это вызвало дипломатическую бурю, а в Москве капитан Дерябин удостоился похвалы.
Зимой 1952–53 годов Дерябин пережил неприятные моменты, когда сотрудница отдела Валентина Орлик донесла на него, будто он ведет разговоры «антисталинского содержания». Женщина сделала это скорее из-за оскорбленного женского самолюбия, поскольку неоднократно приглашала Дерябина к себе домой, когда муж бывал в отъезде, но Дерябин все время отказывался. Во-первых, объяснял он позже, она была не в его вкусе – слишком толста, а во-вторых, он был принципиально против «служебных романов». Разговоры о Сталине если и шли, то ограничивались его детьми, особенно непутевым сыном Василием, которого сделали генералом ВВС. И все же министр Семен Игнатьев, слабый и нервный партийный функционер, человек явно временный на этом посту, приказал дать ход служебному расследованию. Но смерть Сталина, о которой народу объявили 6 марта 1953 года, разметала многие дела и похлеще дерябинского.
Последующая борьба за власть, закончившаяся расстрелом 23 декабря Лаврентия Берии, пронеслась и по зданию на площади Дзержинского 2 ураганом, по сравнению с которым переполох после ареста Абакумова мог показаться весенним зефиром. Вначале Берия провел чистку в организации, которую он захватил, и насадил повсюду своих людей. Потом скопом удалили всех подручных Берии, и в службу пришли другие люди, новые и старые. Эти перетряски сулили угрозы почище сталинских, ибо опасность могла нагрянуть с любой стороны.
Как и все в учреждении, и полковник Кравцов, и капитан Дерябин были озабочены тем, как бы защитить тылы и обеспечить будущее. Эта возможность представилась обоим летом 1953 года, когда Кравцов был назначен резидентов в Вену. Для начальника австро-немецкого отдела это не являлось повышением, но место было тем не менее привлекательным: можно было из приятной европейской столицы понаблюдать за борьбой в Москве, не оказываясь втянутым в нее. Кравцов предложил направить в Вену и Дерябина – «для восстановления эффективной работы аппарата резидентуры». Когда его кандидатуру утверждали на парткоме, ему предложили забыть о деле Орлик: Игнатьев уже давно был не министром, а само дело уже уничтожено. Но существовало второе препятствие, посерьезнее – служба в Управлении охраны. По железным законам те, кто служили там, были причастны к слишком многим тайнам советского руководства, и поэтому им не разрешалось выезжать за границу. Дерябин, зная парткомовский менталитет, сделал проницательный ход: он сам предложил отклонить свою кандидатуру. Но и здесь ему предложили забыть об этом. Назначение в Австрию утвердили, и 28 сентября 1953 года Дерябин с женой и маленькой дочерью прибыл поездом в Вену.
