Семья проживала в московском здании, почти сплошь заселенном сотрудниками КГБ. Во время неоднократно повторявшихся чисток конца 30-х годов они часто слушали в предрассветные часы стук в двери соседей, один за другим коллег из КГБ увозили, и они больше не возвращались.
Еще до смерти Сталина Олег слышал, как родители обсуждали порядки в стране, у матери были вопросы к власти, отец её защищал. Но в 1956 году отцу пришлось в полный голос обсуждать партийные дела со всей семьей. По Москве ходила знаменитая речь Хрущева на XX съезде КПСС с разоблачением сталинского террора. К юношескому скептицизму в отношении верхов добавился шок, произведенный речью Хрущева.
1956 год оказался значимым и для его карьеры. Он поступил в МГИМО, а это традиционно вело в разведку или дипломатию. Гордиевский был уверен, что его судьба за рубежом, только форма, которую примет эта судьба, не снилась ему даже в самых необычных снах.
Это был год возбуждения в советском обществе – год венгерской революции. Гордиевский позже говорил, будто искренне верил, что это начало новой эры, но он быстро подавил в себе эти настроения, когда обнаружил сдержанную реакцию сокурсников на них. И вовремя, потому что через несколько дней пришли сообщения о начале подавления восстания.
В августе 1961 года, перед последним курсом, Гордиевского направили на практику в Советское посольство в Берлине. Он находился там до января 1962 года. Эти месяцы открыли ему глаза не только на дипломатическую работу. Он прибыл в примечательный момент: на другой день после его приезда была воздвигнута Берлинская стена, после чего сразу последовала пропагандистская кампания оправдания этого чудовищного сооружения, которая, может быть, с профессиональной точки зрения произвела на Гордиевского впечатление, но у него появились сомнения в превосходстве «рая для рабочих» и в нравственности тех, кто управлял им.
Эти месяцы в Восточном Берлине заставили его о многом задуматься. Он и в институте получил представление о западном мире, читая западногерманские газеты. В Берлине эти представления стали прочнее и отчетливее. Каждый день он имел возможность смотреть западные телепрограммы и читать западные газеты как они есть. Для образованного молодого человека с пытливым умом недостатки и особенно вопиющая неэффективность системы, которой он служил, высветились довольно контрастно.
В Москву вернулся молодой человек, полный скрытых сомнений, чтобы в том же году последовать по стопам отца в КГБ (?! – Примеч. перев.). После годичной подготовки он провел три последующих года в подразделении «С» штаб-квартиры Первого главного управления, который ведал организацией советской нелегальной сети (то есть разведчиков, не имевших официального прикрытия). В январе 1966 года он был направлен в свою первую командировку на теплое местечко – в Копенгаген. Там он занимался оперативной работой по расширению и руководству агентурной сетью в Дании.
Он пробыл в датской столице до января 1970 года, и за эти четыре года его неприятие коммунистического режима сформировалось окончательно. Это было не то что в Берлине, откуда он видел западный мир урывками, через решетку клетки. В Копенгагене он находился внутри свободного мира. Всё, что он знал о терроре сталинской системы и других эксцессах недавней советской истории, приобрело новую перспективу и обнажило его истинные настроения в отношении системы, в которую он был призван верить и должен был защищать.
Летом 1968 года произошло вторжение в Чехословакию. Для Гордиевского чехословацкий кризис оказался заключительным доказательством того, что даже под руководством человека типа Хрущева система не способна к изменениям (фраза не совсем логична: Хрущева уже четыре года не было у власти. – Примеч. перев.). И в глубине души он решил, что должен бороться с системой, но ещё не был готов психологически к действиям в соответствии с этим решениям.
Он провел в Москве чуть менее двух лет – с января 1970 по октябрь 1972 года. Он снова работал в московском Центре, и в этот период произошел его переход от административных к политическим обязанностям. Работа по «нелегалам» в Центре была ещё менее привлекательной после занятия тем же делом в Копенгагене. Он перешел в 3 отдел, где требовалось больше ума, это был уровень повыше. 3 отдел занимался операциями КГБ в Великобритании, Ирландии, Австралии, Новой Зеландии, на Мальте, а также в Скандинавии и Финляндии. Первоочередной задачей 3 отдела тогда было восстановить лондонскую резидентуру из ничтожной кучки, оставшейся от неё после массовой высылки – 105 сотрудников – в сентябре 1971 года по следам разоблачений, сделанных Лялиным. Позже Гордиевский сообщил британцам, что метла сработала нечисто и не вымела всю шпионскую сеть, как на это надеялись. Около восьми сотрудников КГБ и пяти из военной разведки ГРУ «выжили», потому что даже Лялин не знал об их существовании. Тем не менее эта массовая чистка, наиболее крупная за всю историю шпионажа между Востоком и Западом, явилась для Центра подобием землетрясения. Даже одно выдворение вызывало там серьезные колебания почвы. Нет такой шкалы, по которой можно было измерить силу удара, нанесенного выдворением единым махом 105 человек. И плохо то, что удар был нанесен по лондонской резидентуре, которая дала КГБ так много беглецов в прошлом и всегда считалась образцом советской разведывательной деятельности. Но шок был не единственной реакцией на случившееся: к нему примешивалось определенное уважение к правительству, у которого хватило нервов и уверенности в себе бросить Москве такой вызов.
Этот эпизод поднял в глазах Гордиевского профессиональный авторитет британцев. Он уже обдумывал, как можно сделать шаг навстречу Западу во время следующей зарубежной командировки. В принципе, он был готов связаться или с ЦРУ, или с Ми6. На то время у него были веские доказательства, включая вердикт одного из резидентов копенгагенского периода, который заведовал британским направлением работы в московском Центре, о том, что сейчас нет риска для его собственной безопасности при работе с англичанами: «Время Филби и Блейков прошло».
Когда Гордиевский осенью 1972 года прибыл вторично в Копенгаген, он был готов вступить в контакт с Западом. Первыми сделали шаг навстречу британцы, но все случилось не сразу. Самым удобным местом для его обработки оказались дипломатические коктейли. На первых стадиях Гордиевский проявлял осмотрительность – не в отношении того, что он делает, а того, когда и где нужно действовать. Так или иначе, но к 1975 году он начал сотрудничать с англичанами на регулярной основе.
Как сотрудник 3 отдела, Гордиевский, очевидно, досконально знал всю «легальную» сеть КГБ, действующую с территории советского посольства (которой он сам занимался, работая в Центре), и датских граждан, активно работающих на Москву или по тем или иным причинам податливым советскому влиянию. Он был также в состоянии многое рассказать о работе КГБ в более широком скандинавском плане. Доподлинно известно, что в основе ареста полковника Берглинга из шведской военной разведки и советской шпионки в МИД Норвегии Хаавик в предыдущем году лежала информация, полученная от Гордиевского.
Западный альянс в долгу перед Гордиевским за ту его роль в поимке в свою сеть ещё более крупной норвежской рыбины КГБ – Арне Трехольта. Трехольт был в конце концов арестован в 1984 году, пойманный с поличным при передаче документов. 20 июня 1985 года он был приговорен в Осло к двадцати годам тюремного заключения по обвинению в шпионаже с 1975 года. На суде было сообщено, что КГБ поймал его, как и его норвежскую коллегу мисс Хаавик, на том, что зафиксировал на фотопленке его участие в сексуальной оргии, и пригрозил сделать снимки достоянием гласности, если он не пойдет на сотрудничество. У Трехольта, которому тогда было лет тридцать пять, открывалась впереди блестящая карьера, согласился сотрудничать. Одним из итогов сотрудничества явился устойчивый поток секретных документов НАТО, касающихся не только планов альянса по защите уязвимого северного фланга НАТО от угроз советских атак, но и закрытых дискуссий между норвежскими министрами и другими западными лидерами, включая д-ра Генри Киссинджера, западногерманского канцлера Гельмута Шмидта и британского министра иностранных дел лорда Каррингтона. Другим почти столь же важным результатом вербовки Трехольта было то, что Советский Союз приобрел в Осло важного «агента влияния», потому что молодой пресс-секретарь Министерства иностранных дел был в прекрасных отношениях почти со всеми членами правительства Норвежской рабочей партии. И правда, ему вменялась частичная ответственность за решение правительства об отказе правительства на размещение любого ядерного оружия НАТО на норвежской территории, пока не разразится настоящая война между Востоком и Западом.
