Он отступил, но отступил с сохранением собственного достоинства, с миной презрения на лице. И чтобы скрыть свое досадное моральное поражение, без лишних слов засеменил в сторону экспертов, склонившихся над трупами бандитов. Со спины видно было, как сердито топорщились усы старшего следователя, выглядывающие из-за ушей. Мы основательно испортили ему настроение, не показав старшему следователю уважения, которое он рвался ощутить, и потому он сорвал злость на экспертах, которых сразу начал отчитывать за что-то. Может, просто жизни учил – не знаю, расстояние не позволяло услышать ни слова.
А мы, чтобы не ползать под скалой, прошли по теперь уже правой тропе, которую раньше определяли как левую. Мины там были сняты, как и самодельные взрывные устройства. Тем не менее первым на тропу я все же запустил рядового Мукомохова, который опытным взглядом умел замечать все несоответствия естественного пейзажа. Одно дело, он проходил, а кое-где и проползал, этой тропой в глубину ущелья ночью, и совсем другое дело – дневной путь. Что-то ночью могло быть и пропущено. Днем это заметнее. Впрочем, этой тропой уже проходила и следственная бригада, и майор Рудаковский.
Я знаю случаи, когда по настоящему минному полю проезжал колесный трактор и даже резину колес не поцарапал, потом проходила отара овец, и тоже никто копыт не повредил. А через полгода случайный человек подорвался на этом поле, когда хотел сократить путь, и остался без ноги. Причем шел, как он сам говорил, по следу, оставленному колесами трактора. Видимо, это вопрос везения.
Я на везение полагаться в данном случае не пожелал. Если бы шел один, я бы мог рискнуть. Собой рисковать всегда легче, чем солдатами, которые доверили тебе свои жизни. Тем более рядовой Мукомохов был рядом, почему же не принять дополнительные меры безопасности.
И, как оказалось, перестраховался я не зря. Там, где раньше было обезврежено несколько фугасов, предназначенных для обрушения на тропу двух ближайших скал, сапер нашел еще один фугас. Заложен он был хитро – в самом узком месте тропы, где скалы сходятся достаточно близко, из расщелины торчал пучок травы. Но трава может расти только там, где есть земля или хотя бы пыль, что оседает в трещинах.
А здесь ничего подобного не было. В воздухе корням не за что было зацепиться. Мукомохов сделал рукой понятный всем знак, требуя не приближаться, и осторожно, травинку за травинкой, начал вытаскивать из пучка зеленку. И так обнажил пружинящий металлический штырь. После чего протянул руку и вслепую, поскольку заглянуть за изгиб расщелины было невозможно, ощупал поверхность с предельной осторожностью и стал, как я понял по движению руки, вывинчивать взрыватель. Уже после этого, убрав взрыватель со всеми предосторожностями к себе в рюкзак, снял и само взрывное устройство. И сообщил:
– Тоже фугас. Без поражающих элементов. Мог сдетонировать, если бы кто-то машинально за траву в темноте задел. Или если бы шло, скажем, три человека рядом, кто-то плечом задел бы. Место-то узкое…
Выставлял взрывное устройство кто-то явно не знающий системы воспитания солдат в спецназе ГРУ. Там, когда прибывают молодые солдаты срочной службы, выставляется множество ловушек. Заходит молодой «срочник» в казарму, у него на тумбочке лежит свернутая трубочкой газета, если он возьмет ее, не глядя, чтобы выбросить, взорвется ослабленный до уровня праздничной петарды взрывпакет. То же самое произойдет, если солдат пожелает ночью сходить в туалет и не будет себе под ноги смотреть. А под ногами натянут провод, имитирующий «растяжку» гранаты или СВУ. Такой взрыв будит всех. Больше солдат не пожелает ни к чему руки протягивать и до старости, даже дома, будет под ноги себе смотреть.
Поэтому пучок травы, видимо, и остался нетронутым, когда солдаты проходили мимо. Тем более здесь проходили бойцы второго отделения, состоящего из опытных «контрактников», у которых привычка не трогать лишнего переросла в приобретенный условный рефлекс, если не приобрела характеристики инстинкта.
Мы в стороне дожидались, когда сапер Мукомохов обезвредит взрывное устройство, и только после этого двинулись дальше. Прошли мимо поста первого часового, где работало двое бородатых, согласно местным обычаям, экспертов из следственной бригады. В логове часового под камнем было темно, и эксперты сверкали «вспышкой» фотокамеры, производя съемку. Вернее, съемку производил один и что-то одновременно диктовал второму, который, присев на одно колено, писал протокол осмотра.
Мы прошли мимо, только я на прощание махнул рукой. Эксперты на взмах отреагировали кивком головы. Эти парни не имели сравнимого с руководителем следственной бригады самомнения и просто работали. И даже нос задрать не пытались. Для них описание места уничтожения банды было обыденным делом, никто в следственной бригаде не задумывался, как мне казалось, насколько тяжело это все дается солдатам спецназа ГРУ.
Убить живое существо вообще непросто. И редко кто приучался убивать хладнокровно. Тем более не было у нас таких, кто получал удовольствие от убийства и смаковал бы в разговорах картины смерти. Более того, однажды в военном городке рядом с базой бригады спецназа ГРУ я увидел у дороги стоящего, опустив руки, солдата. Это был «контрактник» даже не нашей роты, и я не знал, что делал он в жилом городке. Может, был послан с каким-то поручением. В глазах у солдата были откровенная боль и растерянность. Я подошел ближе.
– Что случилось?
Солдат кивком головы показал в траву у дороги, где рядышком лежали ежик и гриб-сыроежка. Я наклонился, пошевелил пальцами колючки ежа. Тот не убегал. Я понял, что еж мертв.
– Машина проехала. Женщина за рулем. Прямо ежу по носу. И даже не заметила… А он гриб нес. Его, может быть, ежата с ежихой ждут. Или сам к зиме готовился, думал, запасется и голодать в норе не будет… Жалко… Никогда уже он до своей норы не дойдет… Какое страшное слово – «никогда»…
Я понял солдата. И положил ему руку на плечо.
– Мы все строим планы, на что-то надеемся, о чем-то мечтаем и не знаем, что за углом уже едет машина, которая нас собьет и переедет. Или злобный бандит где-то в горах чистит свой автомат, чтобы подстрелить нас… Мы ничем не отличаемся от этого ежа. Вся жизнь такова…
Я больше не нашел слов, которые можно было сказать солдату. Но сам много раз вспоминал то, что видел, и меня почему-то больше всего трогал гриб, который ежик нес. Этот гриб говорил о будущем. Он и предназначен был для будущего. Для несостоявшегося будущего ежа…
И себя я успокаивал теми же словами, что сказал в тот момент солдату…
* * *
По большому счету мы забирали от матерей и отцов их детей не для того, чтобы сделать из них роботов-убийц, не знающих ни жалости, ни сомнения. Не для того, чтобы они, вернувшись из армии, становились грозой соседей и окрестных улиц.
Конечно, боец действующей армии всегда должен находиться в готовности защитить себя и своих соотечественников, в том числе и своих родных, от любого насилия со стороны. Но это вовсе не значит, что спецназовец, который всегда в действующей армии, даже в самое мирное время должен убивать всех подряд, не значит, что у него никогда не дрогнет рука, когда приходится нажимать спусковой крючок или замахиваться малой саперной лопаткой.
