— Да соединятся ваши души так же, как едины сейчас вы сами!
Венценосные супруги, не глядя друг на друга, разняли руки и сели за стол.
Тем же вечером Людовик пришел в опочивальню жены. Франции нужен был наследник.
Глава 2
КОРОЛЕВСКИЙ БИЛЕТ
— Сюда, господа, прошу вас! — герцог де Шеврез усадил двух следовавших за ним гостей в кресла, сам сел рядом.
Вокруг началось шушуканье и перешептыванье: незнакомцев разглядывали, строя предположения о том, кто они такие. Вот уже три недели, как они живут в особняке герцога де Шевреза, тот повсюду их возит, но ни с кем не знакомит. Говорит, что они его родственники. Хотя, похоже, они иностранцы. Да, англичане. Но говорят по-французски. Причем неплохо. Они будто бы братья. Наверняка не родные. Старший чудо как хорош. Какая осанка, а глаза, а усы и бородка! Так элегантен! Кружева очень тонкой работы. Младший тоже недурен. Как будто бы их фамилия Смит. Да бросьте, любой, кто был в Англии, скажет, что у них «Смит» — все равно, что у нас «Дюран»! Просто они хотят путешествовать инкогнито. Как интересно!
Раздались три удара жезлом об пол, и занавес поднялся.
Две недели назад в Лувре давали балет короля — «Вакханалии», в котором участвовал сам Людовик в небольшой комической роли нищего плута. А сегодня зрителям предстояло увидеть балет королевы, «Праздники Юноны», в котором Анна Австрийская должна была предстать в облике богини. Понимая, что затмить предыдущее представление — с хитрыми итальянскими машинами, диковинными животными, карликами и акробатами — ей вряд ли удастся, королева решила блеснуть богатыми костюмами, изящными танцами и звучными стихами.
Как только Анна появилась на сцене, гости Шевреза уже не сводили с нее глаз. Сначала они лишь тихо перешептывались, а потом осмелели, перейдя на родной язык.
— Джордж, взгляни, какие у нее прекрасные руки! — восторгался младший. — Удивительно белая кожа! А волосы! Чистый шелк!
— Она само совершенство! — вторил старший. — Губки такие свежие! Верхняя похожа на вишенку, а нижняя слегка выпячена вперед — ах, как бы я хотел попробовать их на вкус!
— Нос, правда, чуть-чуть великоват, и талия плотновата…
— Зато как она двигается! Какое изящество! Настоящая королева…
Заметив, что на них начинают коситься, англичане замолчали.
Тем временем на сцене после танца нимф, среди которых выделялись герцогиня де Шеврез и юная принцесса Генриетта-Мария, остались вдвоем Анна Австрийская и Анри де Монморанси. Публика затаила дыхание: сердечная склонность молодого красавца-герцога была всем известна. Опустившись на одно колено и преданно глядя на королеву, которая стояла к нему вполоборота, изображая неприступность, Монморанси стал прочувствованно декламировать стихи:
— Богиня! У твоих я ног.
Надеждой робкой замираю.
Тебя один достоин бог,
И все ж любви твоей алкаю.
О, если б на единый миг
Я на его небесном троне
Воссел, его принявши лик,
В его пурпуре и короне!..
Людовик вскочил так резко, что все вздрогнули. Сидевшая рядом Мария Медичи испуганно прижала руку к груди, Монморанси, оторопев, замер на коленях, Анна побледнела и задрожала. Наступила звенящая тишина. Она длилась всего мгновение, но была такой томительной, что все мысленно молили ее разрешиться хоть чем-нибудь. Наконец, король, натянутый, как струна, быстрыми шагами вышел из зала сквозь расступившуюся толпу. Занавес опустили.
— Да, с мужем королеве не повезло, — процедил сквозь зубы Джордж.
Впереди заливались лаем собаки. Людовик пригнулся к самой шее коня, однако шляпу все же сорвало веткой. С треском проломившись сквозь кусты, он выбрался из леса и, наконец, увидел зайца, который петлял по полю, совсем недавно покрывшемуся нежной ярко-зеленой травкой. Пришпорив коня, Людовик устремился за ним. Позади слышался топот копыт, тяжелое дыхание. Один из спутников короля остановился, чтобы подобрать его шляпу.
Беляк добежал до речки, скакнул вправо, влево, высоко вскидывая задом, затем отчаянно плюхнулся в воду и поплыл. Гончие метались по берегу, поскуливая и поджимая лапы. Людовик с разгона пустил коня в реку. Еще чуть-чуть, и зайцу не уйти. Сзади раздалось короткое ржание, потом тяжелый плеск, вскрик… По воде молотили руками, доносились гортанные звуки — кто-то захлебывался. Людовик обернулся:
— Туара!
Гвардейский капитан, видимо, неудачно свалился с лошади: нога застряла в стремени, и теперь его голова с судорожно разинутым ртом то появлялась над водой, то исчезала. Людовик спрыгнул с седла — и с головой ушел под воду. Инстинктивно вскинул руки вверх, уцепился за сбрую, но конь, рванувшись, поплыл, пальцы соскользнули с подпруги. Людовик барахтался изо всех сил, намокшая одежда тянула его книзу. Тем временем Туара высвободился и пришел на помощь королю. Изрядно нахлебавшись воды, оба, наконец, добрались до берега и на четвереньках выползли на траву. Кони уже стояли там, отряхиваясь, и сверху вниз глядели на хрипящих и кашляющих хозяев.
— Все, учусь плавать! — сказал Людовик, отдышавшись.
— Неплохая мысль, сир, — отозвался Туара. — Хотя надеюсь, вам не придется воспользоваться этим умением с той же целью, что и герцогу де Субизу.
Они рассмеялись.
Однако их уже здорово пробирал холод, и зубы выстукивали дробь, которую невозможно было унять. По счастью, их спутники кое-как перебрались через реку и накинули им на плечи свои плащи. Нужно было срочно где-то обогреться и обсушиться. Высланный вперед егерь вернулся, радостно крича: он обнаружил лачугу дровосека.
Высокие сапоги Людовика промокли, их невозможно было снять: пришлось разрезать голенище ножом. Пока охотники суетились вокруг короля, дровосек с женой в страхе наблюдали за этой картиной, стоя в дверях. Сам король! У них в доме?
— Ваше величество, — срывающимся от робости голосом проговорил дровосек, низко кланяясь, — мы люди простые, не знаем, как вас принимать, куда посадить, чем угостить! Уж какая наша еда — хлеб да вода!
— Предоставьте это королю! — весело сказал Людовик, улыбаясь. Через несколько минут он, в деревянных башмаках на босу ногу, в одной рубашке и штанах, жарил на вертеле добытых с утра зайцев, попутно давая хозяйке советы, как приготовить мясо, чтобы оно оставалось мягким и нежным. Подкрепившись и обсушившись, охотники поскакали обратно в Париж. В Лувре Людовик переоделся и пошел на Совет.
Все это время Ришелье был поглощен финансовыми заботами: новое положение требовало иных расходов. Однако о делах государства он тоже не забывал. Положение же этих дел не могло не вызывать тревоги: король целыми днями пропадал на охоте, и по сути вся власть в стране сосредоточилась в руках старого канцлера Силлери да его сына Пюизье, ведавшего иностранными делами. Новый сюринтендант финансов Ла Вьевиль плясал под их дудку, они диктовали свою волю коннетаблю и фактически забрали большую власть, чем в свое время Люинь. При этом Ришелье не мог не видеть, что их политика во всех областях сводится к латанию дыр на старом, негодном платье, вместо того чтобы пошить новое.
