Девятого июля пала Капель; дорога на Суассон и Реймс была открыта. Через две недели испанцы захватили Ле-Катле. Возмущению Людовика не было предела: крепость сдалась всего через два дня осады! Ришелье на Совете потребовал арестовать комендантов обеих крепостей — барона дю Бека и маркиза де Сен-Леже — и предать их суду. Предложение было принято без обсуждения, однако Сен-Леже успел покинуть страну до приезда курьера с приказом об его аресте. Процесс устроили заочно; обоих комендантов признали изменниками и приговорили к четвертованию и поражению в правах; казнь совершили над их изображениями на Гревской площади. Все это время Ришелье терзала мысль о том, кто же мог предупредить Сен-Леже о надвигающейся грозе. Ответ напрашивался сам собой: Сен-Леже был дядей Сен-Симона, а тот присутствовал на Совете. Фаворит не стал запираться и попросил у Людовика позволения покинуть двор. Конец карьеры «клопеныша» был столь же бесславным, как и ее начало.
В начале августа армия под командованием Суассона была вынуждена отойти за Сомму. Отход прикрывал шевалье де Монтеклан, засевший на мельнице с тридцатью солдатами. В мельницу угодило тысяча восемьсот ядер. Суассону, имевшему под своим началом всего десять тысяч пехоты и артиллерию без пороха и фитилей, противостояли тридцать семь тысяч немецких наемников и сорок пушек. Немцы сжигали дома и церкви, убивали священников. В Париже началась паника: люди бежали в Шартр, Орлеан и Тур.
Кардинал Ришелье тоже был близок к панике. Ему казалось, что все эти люди, покидающие город, навьючившись узлами, проклинают его и желают ему погибели. Он заперся в своем дворце, вздрагивая от любого звука и каждую минуту ожидая услышать звон бьющихся стекол. Приход отца Жозефа стал для него спасением; кардинал бросился ему навстречу, с трудом сдерживая истерические рыдания.
Капуцин с серьезным видом рассказал о том, что ему было видение Пресвятой Девы, а это добрый знак. Король должен просить Богоматерь взять Францию под свою защиту; пусть затеплят вечно горящую лампаду перед алтарем в Соборе ее имени. Ришелье вглядывался в обветренное, выщербленное оспой лицо в окладе рыжеватой бороды и думал, уж не издевается ли над ним отец Жозеф? Но в спокойном взгляде умных и цепких глаз не было ни капли насмешки. Когда Ришелье немного успокоился, отец Жозеф посоветовал ему почаще появляться на публике: толпа бьет тех, кто бежит. Кардиналу пришлось собрать все свое мужество, чтобы последовать совету капуцина, но оказалось, что его страхи и вправду напрасны: горожанам было не до мести, они готовились к осаде.
Король появлялся за день в десяти разных местах, занятый многочисленными и неотложными делами. Ему требовалось собрать армию в тридцать тысяч человек, а это было непростой задачей. На наемников не хватало денег, а тут еще природа словно вступила в заговор с врагом: солнце палило немилосердно, мелкие речушки пересохли, а в остальных вода стала гнилой. Люди умирали от дизентерии десятками тысяч. Попробуйте заставить солдат воевать, когда они не в силах поднять оружие!
Людовик издавал ордонанс за ордонансом. Все дворяне должны были отправляться на войну, а горожане — выставить конных воинов в полном вооружении. Всех лакеев и слуг, способных носить оружие, учеников и подмастерьев, а также бродяг Людовик посылал в Ратушу к Ла Форсу, записываться в ополчение. Новых солдат наскоро обучали и отправляли на фронт. Вельмож, обладавших собственным выездом, обязали сдать лошадей на нужды армии. Со всей округи в Париж свозили зерно на случай осады, на Сене строили мельницы.
В Большой галерее Лувра Людовик принял делегатов от всех ремесленных цехов столицы — башмачников, портных, булочников, мукомолов, — каждого обнял и для каждого нашел нужные слова. Когда он проносился верхом по улицам, в сопровождении всего двух конных мушкетеров, ему навстречу неслось громовое «Да здравствует король!». Но среди всеобщего воодушевления грянул новый удар: после девяти дней осады пал город Корби, открыв дорогу на Париж. В тот же день Людовик выехал к армии, чтобы лично руководить разрушением мостов и бродов на Уазе.
Все это время герцогиня де Шеврез не сидела сложа руки: с самого начала войны она держала кардинала-инфанта, командовавшего испанцами, в курсе того, что ей удавалось узнать о французской армии, в надежде побить карту Ришелье. Главным источником информации была королева. Кузьер вновь превратился в штаб-квартиру заговорщиков; с наступлением ночи в дом герцогини съезжались всадники в темных плащах и широкополых шляпах, надвинутых на глаза, а поутру, еще до рассвета, разъезжались в разные стороны. Монтегю вез шифрованные письма в Англию, к королеве Генриетте, с целью предотвратить возможный союз между ее мужем Карлом и братом Людовиком. Кузина герцогини, Одетта де Жуар, служила связной с Карлом Лотарингским. Другой гонец, Ожье, передавал письма Анны Австрийской к бывшему испанскому послу Мирабелю, находившемуся теперь в Брюсселе. Англичанин Крафт набился на прием к первому министру Оливаресу.
В парижском особняке герцогини устроили целую химическую лабораторию: верный Лапорт целыми днями, а то и ночами напролет смачивал особым составом и расшифровывал полученные письма, шифровал и писал лимонным соком новые. От отправки в армию он сумел уклониться, сказавшись больным.
Испанцы не приняли эти послания всерьез. Жалкая кучка интриганов сводит счеты; они подсовывают нам сведения, не имеющие большой цены, а потом потребуют за это денег. Пусть французы грызутся между собой; они разделились сами, а властвовать будем мы.
— Господин де Буасонваль! — бледное личико Луизы просияло. — Вы были там! Вы видели короля!
Буасонваль был одет по-военному в простую полотняную куртку и штаны, его сапоги были заляпаны грязью.
— Да, я только что оттуда. Письма, поручения, — промямлил он.
— А мне… его величество ничего не передавал? — щеки девушки запылали румянцем.
— Нет, — Буасонваль разглядывал паркет у себя под ногами.
— Ну конечно, у него столько дел, — произнесла бедняжка упавшим голосом. — Ему некогда…
— Мадемуазель Луиза, да верно ведь говорят: с глаз долой — из сердца вон, — Буасонваль приложил руку к груди. — Его величество о вас и думать забыл.
— Он и не должен думать обо мне, когда все его мысли сейчас — о спасении Франции, — в черных глазах Луизы далее мелькнул испуг.
— Однако у него нашлось время написать к королеве и сделать приписку для мадемуазель де Отфор и мадемуазель де Шемеро!
Буасонвалю сразу же стало совестно за эти слова, которые к тому же были ложью.
— Я рада, что король внимателен к ее величеству, — сдавленным голосом прошептала Луиза, борясь со слезами. Ей очень хотелось убежать и зарыться лицом в подушку.
— Может быть, вы ему записочку напишете? — предложил Буасонваль. — Я передам.
— Да-да, конечно! — девушка взглянула на него с благодарностью. — Вы ведь можете немного подождать? Я скоро!
Она убежала к себе.
Через полчаса Ришелье уже вертел в руках сложенное, незапечатанное письмецо, которое Буасонваль достал из-за обшлага рукава.
