Около девяти вечера Шарлотта, о которой все забыли, с удивлением увидела, как по лестнице спустился незнакомый мужчина в плотной куртке и черных сапогах. Его голова была обмотана повязкой из черной тафты. Завидев девочку, человек на секунду замер, а затем вдруг бросился к ней, обнял, стал целовать.
— Доченька моя, — плача, говорила герцогиня, — я уезжаю далеко, я не могу взять тебя с собой…
— Вы скоро вернетесь, матушка?
— Да, да, скоро, очень скоро…
Обняв дочь в последний раз, Мари почти выбежала из зала. Шарлотта пошла по лестнице наверх, сначала медленно, потом все быстрей и быстрей, задыхаясь, прибежала в свою комнатку, бросилась ничком на кровать и зарыдала в голос.
У ворот парка ждали двое слуг с лошадьми. Герцогине подвели белую кобылу с черными отметинами. Несколько слуг пришли ее проводить.
— Вам лучше не знать, куда я еду, — сказала им Мари. — Анна, вы будете жить в моем особняке в Туре, все должно быть, как всегда, но никого не пускайте, говорите, что я больна.
— Что ж вы, мадам, хоть бы узелок малый с собой взяли, белье переменить, — сокрушалась горничная.
— Ничего, этого достаточно, — Мари похлопала себя по бедру, на котором висел кошелек. — Ну, вперед!
Она пришпорила кобылу. Слуги поскакали за ней.
Проехав тридцать лье, они остановились, чтобы дать передохнуть лошадям. И тут герцогиня издала горестный вопль: письмо, то самое письмо архиепископа Турского осталось в кармане ее платья!
Принц де Марсильяк еще спал, и дворецкий не решился его будить. Только когда сонный голос потребовал «умываться», принцу доложили, что его хочет видеть какой-то человек по срочному делу. Марсильяк не спеша оделся и вышел во двор. Там стоял покрытый дорожной пылью гонец и держал под уздцы измученную лошадь. Принц сразу узнал кобылу герцогини де Шеврез. Слуга молча протянул письмо. Марсильяк пробежал его глазами несколько раз.
— Герцогиня здесь?
Слуга помотал головой.
— Где ж она? Я сейчас еду к ней!
— Не нужно, сударь! — остановил его гонец. По его лицу Марсильяк понял, что настаивать бесполезно.
— Ну хорошо, — сдался он. — Эй, там! Заложите карету! Ну да, новую, какую ж еще!
Через двадцать минут карета выехала со двора. В опустевшей конюшне осталась белая кобыла с черной отметиной.
Жесткая соломинка воткнулась в щеку. Утренний холодок заполз под короткое одеяло, студя спину. Заквохтала курица, снесшая яйцо. Но Мари проснулась не от этого, а от ощущения, что на нее кто-то смотрит.
Она с трудом разлепила ресницы: рядом сидела толстая служанка, пялилась на нее во все глаза и улыбалась, растянув рот до ушей. Мари приподнялась на локте. Все тело ломило.
— Чего тебе?
— Вот, я вам завтрак принесла, — служанка подвинула поближе лукошко, в котором лежали четыре свежих, еще теплых яйца.
Мари выпила их одно за другим, запрокинув голову. Она и вправду была голодна.
Служанка не уходила.
— Какой хорошенький мальчик! — ухмыльнулась она. — Никогда раньше таких не видала!
Она вдруг прыгнула на Мари сверху и обвила ее шею руками. «Парик!» — мелькнула страшная мысль, и Мари с криком отпихнула бесстыдницу в сторону.
— Я ранен, — пояснила она толстухе, которая глупо хлопала глазами. — Еду в Баньер, на воды, лечиться. Извини, подруга, помилуемся в другой раз.
Она поскорей спустилась с сеновала и, прихрамывая, вышла во двор. Сердце стучало от пережитого страха, и в то же время хотелось хохотать во все горло.
Два охотника притащили палку, на которой висел волк со связанными лапами и стянутой ремнем пастью. Злые и умные глаза горели желтым огнем. Волк понимал, что ему конец, но не метался и не скулил. Людовик показал его Анне и велел унести. Сегодня он был горд: им удалось поймать целых пять волков и одного лиса.
— А знаете, сударыня, — сказал он, провожая жену к карете, — ваша дорогая подруга де Шеврез бежала в Испанию.
Анна очень правдоподобно изобразила удивление.
— Я отказываюсь ее понимать, ваше величество. Такое могла сделать только сумасшедшая.
Король сел в карету вместе с мадемуазель де Отфор и своей племянницей Маргаритой, дочерью Гастона. Он был в хорошем настроении и даже не одергивал своих спутниц, когда те отпускали колкости в адрес кардинала.
Ришелье не был на охоте: он допрашивал Марсильяка. Тот признал, что помог герцогине бежать, но отказался сообщить что-либо о том, куда она направилась и с какой целью.
— Ну что ж, придется ехать в Бастилию, — завершил разговор кардинал.
Марсильяк пожал плечами.
Он пробыл в Бастилии неделю и вышел оттуда с горделивым сознанием того, что поступил как настоящий рыцарь и безвинно пострадал от произвола ненавистного тирана.
В Каюзаке герцогиня купила себе кобылу за восемь пистолей, а карету отправила обратно Марсильяку вместе с письмом с уверениями в вечной благодарности за оказанную услугу. Ей предстояло перейти через Пиренеи, а для этого нужен надежный проводник. Марсильяк рекомендовал ей своего поверенного Мальбати, и Мари отправилась по указанному адресу.
Она была уверена, что никто не узнает бывшую «царицу бала» в неряшливо одетом путнике, пропахшем потом и с грязными потеками от рыжей пыли на лице. Поэтому она вздрогнула, услышав сзади:
— Добрый вечер, мадам.
— Не бойтесь, я вас не выдам, — успокоил ее слуга-баск. — Я служил еще господину де Люиню.
Мальбати перевалило за шестьдесят. Он был, что называется, ладно скроен и крепко сшит. Глаза с хитрым прищуром выдавали умного, проницательного человека, а глубокие морщинки, разбегавшиеся лучиками к вискам, — веселый нрав. Мари представилась ему герцогом Энгьенским, старшим сыном принца Конде. Они поужинали за одним столом и провели чудесный вечер, разговаривая о литературе и по очереди читая наизусть целые отрывки из «Сида». Мальбати сам вызвался проводить «герцога» в Баньер. Оба слуги, сопровождавшие Мари из Кузьера, остались в Каюзаке, а она отправилась в путь с Мальбати и Поте — тем самым баском, знававшим ее госпожой де Люинь.
Офицер с двумя солдатами, посланный Людовиком в погоню за беглянкой, потерял ее след еще в Бордо. Но Мари все равно предпочитала прямоезжим дорогам кружные, петляя, словно заяц. Одновременно она играла в словесные прятки с Мальбати. Старик задавал ей вопросы-ловушки, а она ускользала из них, давая ловкие уклончивые ответы. Ей нравилась эта игра, и нравился этот добрый человек, взявший ее под свое крыло. Она ведь заметила, как он украдкой сунул золотой трактирщику, чтобы тот сварил ей на ужин курицу и раздобыл хорошего вина. Спать они легли в одной комнате: Мальбати постелил себе на полу у порога, положив рядом, на всякий случай, два заряженных пистолета. По словам трактирщика, в округе «пошаливали»: не ровен час, нагрянут мятежные крестьяне-кроканы, или мародерствующие дезертиры, да и испанцы недалеко.
