Глава 3
УТРАТЫ
Отец Жозеф умирал. Уже второй день он недвижно лежал на железной кровати и ничего не ел. По его обычно смуглому лицу разлилась нехорошая бледность, нос заострился. Ришелье вызвал из Парижа лучших докторов к себе в Рюэй, пообещав им любые деньги, если они отгонят смерть от одра больного, но та вцепилась в свою добычу железной хваткой. Правда, еще не все ниточки, привязывающие отца Жозефа к жизни, были оборваны: временами в его почти потухших глазах читался какой-то не высказанный, мучивший его вопрос. О чем он думал? Что его терзало? Если бы можно было найти ответ!
Отец Жозеф Трамбле долгие годы был Ришелье наставником, советчиком и другом. Он не боялся ступить на шаткие мостки, протянуть руку утопающему. Но он умел и свалить колосса ловким ударом по глиняным ногам. За глаза его даже называли «серым кардиналом»: хотя серая ряса никогда не заслоняла собой красную сутану, к мнению капуцина прислушивались и король, и его главный министр. Кардинал не предпринимал важных шагов, не посоветовавшись с монахом; в трудные минуты он всегда был рядом, а в еще более трудные Ришелье посылал его вести переговоры, завоевывать доверие нужных людей. Именно отец Жозеф сумел привлечь на сторону Франции Бернгарда Саксен-Веймарского — талантливого полководца, сражавшегося в свое время бок о бок со шведским королем. Теперь он осаждал Брейзах.
Брейзах! Ключ к Эльзасу! Несомненно, именно об этом думает сейчас отец Жозеф! Осада началась еще весной, а нынче уже декабрь. Если Бернгард возьмет Брейзах, то мы станем хозяевами в верховьях Рейна, перекрыв австрийцам путь в Италию и отрезав испанцев от Фландрии. А если нет…
Ришелье разволновался. Отец Жозеф по-прежнему был недвижим, одеяло облегало его исхудавшее тело, точно саван, и только веки слегка подергивались — он еще жил.
Ришелье тихонько вышел из его комнаты в соседнюю, нарочно притворив дверь неплотно. Немного подождал, потом стал ходить, стуча каблуками, словно к нему в кабинет кто-то вошел, громко говорить на разные голоса, и вдруг ворвался обратно, потрясая бумагой, зажатой в кулаке:
— Отец Жозеф! Отец Жозеф! Брейзах наш!
Глаза умирающего медленно раскрылись. Губы дрогнули, приняв подобие улыбки. Выражение просветления, тихой радости так и осталось на его лице, когда жизнь его покинула. Ришелье стоял на коленях у изголовья, сотрясаясь от глухих рыданий.
Через два дня Бернгард Саксен-Веймарский взял Брейзах.
Герцогиня де Шеврез жестоко страдала от безденежья. Она была должна всем своим знакомым, включая английского короля, и теперь все больше сидела дома, не решаясь показываться в свете. Придворные злословили на ее счет, прикидывая, к кому она пойдет в содержанки. Когда подобные разговоры доходили до герцогини, она плакала от бессильной ярости. Ну уж нет, этого от нее не дождутся! Она не продает свою любовь! Ее кузине в Ла-Рошели пришлось есть вареные ремни и ракушки; если надо, Мари последует ее примеру, но не уронит своей чести.
Драгоценности, которые она выписала себе из Франции, давно уже были заложены и перезаложены. Отчаявшись, Мари попросила денег у мужа, но тот отказал.
Кредиторы становились все настойчивее и несговорчивее: эти ростовщики, словно шакалы, держатся в стороне, когда зверь еще силен, но нападают всей стаей, едва почуяв, что их жертва ослабла и что ей неоткуда ждать помощи.
А помощи — даже слова утешения — ждать действительно не приходилось. В январе Генриетта с трудом произвела на свет девочку, которая тут же умерла. Ухватившись за предлог, Карл I отправил жену с тещей в провинцию, якобы поправить здоровье на свежем воздухе, а на самом деле — чтобы не дразнить гусей. Королева-католичка никогда не пользовалась любовью «своего» народа, а приезд ее матери, нарочито служившей мессу по римскому обряду, пуритане восприняли как очередное наступление «папистов». Герцогиня де Шеврез осталась в Лондоне одна, чувствуя, что самый воздух этого города ей враждебен. Холланд был занят своими делами, Монтегю и Крафт разъезжали по Европе, возможно, даже по дорогам Франции…
Франция! Заветный берег, скрывшийся в тумане! Увидит ли она его снова? И что ее там ждет? От Анны Австрийской больше года нет никаких вестей. Конечно, Лапорт далеко, а вокруг нее шпионы кардинала, но разве нельзя их обмануть?
Кардинал… Да, она писала ему. Едва приехав в Англию, она поспешила вернуть ему долг, чтобы их больше ничто не связывало. Но теперь… Только он мог открыть ей ворота во Францию. Да, она переслала ему письмо Карла Лотарингского. В конце концов, пусть мужчины сами занимаются своей политикой, а ей нужно домой, в Париж, к Шарлотте!
Ришелье выслал ей денег на покрытие долгов — восемнадцать тысяч ливров, и она была вынуждена их принять. Отъезд назначили на тринадцатое июня. Мари простилась с Генриеттой и готовилась к отплытию, как вдруг, уже в Дувре, получила безыменное письмо, предупреждавшее, что во Франции ее ждет ловушка. Герцогиня опустилась на дорожный сундук, сжимая в руке роковую бумагу. Верить или не верить? Говорят, 13-е — несчастливое число…
Мадемуазель де Шемеро даже вскрикнула, когда на полутемной лестнице ей преградила путь мужская фигура.
— Ах, это вы, господин де Сен-Марс, — сказала она, вглядевшись. — Вы меня напугали.
— Рад, что вызвал в вашей душе хоть какое-то чувство.
Девушка, казалось, не расслышала горькой нотки, прозвучавшей в этих словах.
— Позвольте же мне пройти!
— Вы избегаете встреч со мной! Но отчего? — спросил Сен-Марс, боком поднимаясь вперед нее по лестнице.
— Я не избегаю их и не ищу! Я тороплюсь на репетицию балета; я уже и так опаздываю, к тому же нетвердо знаю свою роль…
— Вашу роль! — с пафосом воскликнул молодой человек, снова встав у нее на пути. — Я желаю предложить вам иную, лучшую роль — роль маркизы де Сен-Марс!
Мадемуазель де Шемеро взглянула на него недоверчиво, но с интересом. Сен-Марс был красив, и так думала не только она одна: пышные вьющиеся волосы обрамляли удлиненное лицо с ямочкой на выступающем подбородке; капризная складка губ под крупным нависающим носом придавала ему порой надменное выражение, подчеркнутое прищуром больших глаз с тяжелыми веками. К тому же он богат: в будний день ходит в парчовом колете с воротником из тонких кружев, покрывающим плечи, и расшитых золотом штанах. Здесь, в Сен-Жермене, у него есть свой дом, и еще особняк в Париже, рядом с Лувром, и замок… Маркиза де Сен-Марс! Интересно будет послушать, что станут говорить те, кто называют ее теперь «прекрасной нищенкой»! Он умен, читает наизусть Ариосто и Тассо, его принимают в самых изысканных салонах. Конечно, он не слишком знатен, но это дело наживное. Он в милости у короля и кардинала, не пройдет и года, как он станет герцогом. Вот только… почему он выбрал ее?
Сен-Марс ждал ответа; нужно было что-нибудь сказать — неважно, что.
— Простите, сударь, но в балете я принцесса, — девушка ловко проскользнула мимо него и убежала.
