Дюша вспомнил слова инструктора, сухого, жилистого старика:
– В разгоне толпы решающую роль играет не техника, а тактика. Существует несколько правил, которые нельзя нарушать, если вы стремитесь к бескровному разгону митинга или шествия. Прежде всего, в толпе нельзя создавать панику, иначе затоптанных не избежать, даже если акция проходит в чистом поле. С демонстрацией необходимо обращаться, как с грузовиком на скользкой дороге, то есть управлять без резких движений. Толпа обладает огромной инерцией, поэтому правило номер два: движущуюся толпу нельзя останавливать внезапно, иначе задние ряды затопчут передние или вся масса снесет любой кордон, какие бы Рембо в нем ни стояли. Из этого вытекает третье правило: движущейся толпе необходимо всегда оставлять пути к отступлению, которые позволят расчленить ее на несколько потоков. В вашем случае – это Садовая улица и Перинная линия. Среди митингующих будут агитаторы и провокаторы. Их задача проста: вывести людей на Невский проспект и организовать шествие. Этого нельзя допустить ни в коем случае. Поэтому! С вами будут работать опера в штатском, которые выявят главарей. Ваша задача – задержать их, а в случае сопротивления обезвредить. И запомните: вокруг будут журналисты. Запретить им съемку мы не имеем права. Поэтому! Спецсредства использовать только в самом крайнем случае. В самом крайнем. Надеюсь, до этого не дойдет. А то успокоишь одного – заверещат по всей Европе о «правах человека». Про Жемчужного прапора все слышали. Тьфу, позорище какое… – старичок искренне сплюнул. – Вам все понятно?
Да, Дюше все было понятно. И от этого на душе становилось спокойно. Потому что очень важно знать, что ты – прав! Не просто самому знать, а впитать эту правоту через своих товарищей, командиров, инструкторов. Ведь все они не могут разом ошибаться. Иначе все зря: и служба, и страна, и собственные мысли. Иначе он, Дюша, гроша ломаного не стоит.
Но на площади все было по-другому. Да, их предупреждали об отморозках из «Другой России» и «Обороны», но люди, пришедшие сегодня к Гостиному Двору, не были похожи на нацболов. Студенты и студентки, мужики-работяги, менеджеры, старички – самые обычные люди, каких Дюша ежедневно видит в метро по дороге на работу. И эта их обычность подтачивала ось всех инструкций, всех приказов.
Последнего митингующего усадили в «пазик», и кольцо оцепления распалось. Омоновцы заняли свои привычные места перед автобусами, перекрывая выход на Невский проспект. Дюша поднял забрало.
Холодный сырой воздух ударил в лицо и опьянил. А вместе с воздухом ворвались вечерние краски, огни фонарей, шум улицы и непередаваемый запах Петербурга: взвесь водорослей и выхлопных газов. Этим запахом хорошо занюхивать стакан водки на пустой желудок. Дюша даже подумал: сейчас бы вмазать грамм сто.
Вдруг сзади, из автобуса, раздался скрип отодвигаемой рамы окна и заверещал девичий голос:
– Они отказываются представляться и показывать документы! Они молчат! Они не имеют права!..
Находящиеся в автобусе сотрудники уже закрывали окно, усаживали девушку на место, а та трепыхалась в их крепких руках, как раненая кошка. Тут же оживились журналисты, защелкали вспышки фотокамер. И опять заскандировала толпа:
– По-зор! По-зор! По-зор!
– По местам! В цепь! – заревел командир.
И снова началось. Но толпа, наученная горьким опытом, мгновенно рассыпалась в разные стороны. В кольцо попали человек пять. Их без труда раскидали по автозакам. Снова заверещал громкоговоритель:
– Граждане – расходитесь!
Но что-то уже пошло не так. Почти вплотную к ним подлетел старик-одуванчик и закричал в лицо, брызгая от волнения старческой слюной:
– Что ж вы творите, сволочи?! Вы защищать людей должны, а вы… Полицаи! И есть полицаи! В войну таких вешали без суда! Ох, закончится ваше время! И ваши дети от вас откажутся, и внуки проклянут!..
И снова проснулись журналисты, каждый норовил подлезть поближе, чтобы кадр вышел жирным и вкусным, чтобы можно было продать его подороже.
Взводный коротко кивнул Дюше, мол, принимайте клиента. Переглянулись с Егором, коротко вздохнули…
Когда потащили этого старика, толпа чуть не описалась кипятком. Взревела, как раненое чудовище, всколыхнулась разношерстными щупальцами. И – странное дело – без организаторов, без провокаций и команд люди сплотились, прижались друг к другу, ощерились иглами агрессии и неискоренимой правоты: вровень той, что пульсировала жилками у виска Дюши, Егора, взводного – всех ребят. Эти две правды готовы были вот-вот столкнуться. У Дюши пересохло во рту от секундного замешательства: чья же правда переиначит?
– Сомкнуть щиты! – захрипел взводный.
Лязг металла почти синхронный, отрезвляющий. Опустить забрало, достать дубинку, положить на плечо, чуть присесть.
Толпа испуганно вздрогнула, колыхнулась, но осталась стоять на месте. Момент истины.
– По команде, – уверенно закричал командир, – раз!
Два удара рукояткой по тыльной стороне щита; третий – сверху вниз, разрезая болотный воздух; крик на выдохе и одновременно шаг вперед. Все вместе. Разом. Как на тренировке.
– Два!
И снова: два гулких стука, удар по воздуху, крик – шаг. И еще раз. И еще. Размеренно и неумолимо. Всё ближе и ближе. Только вперед. Всесокрушающий организм, остановить который невозможно, нечего и пытаться. Размеренно и неумолимо. Только так. Психологический эффект огромен. Сражение выигрывается еще до его начала.
Белый цвет Гостиного Двора потускнел, испачкался, словно кляксу размазали по чистому листу. В воздухе запахло страхом и неуверенностью, и еще до того, как люди побежали в разные стороны, Дюша понял, что они победили. Потому что правота – за ними, сотрудниками, за ОМОНом, за «тихарями», за действующей властью. Исчезни она – и все пойдет кувырком. Тогда уже не вшивый митинг – анархия выползет из подворотен, ядовитым желе хлынет на улицы из подвалов и канализаций, утопит в крови город и, как вирус, пожрет страну. Но до тех пор, пока пальцы в состоянии сжимать дубинку, Дюша будет защищать действующий порядок вещей. Этот порядок не плохой и не хороший, с ним легко, спокойно засыпать по ночам.
Напоследок задержали еще человек десять-пятнадцать самых непримиримых. Можно было снять шлем и покурить.
Дюша был уверен, что разбежавшиеся, как тараканы, студентики ничего не поняли своими куриными мозгами. Но зато нутром прочувствовали свою слабость, вязкость, ничтожность. Им бы всё конспекты писать… Суки! На стройке бы поработали! Ручками… Хорохористые такие, мол, море по колено, а побежали так, что на своем же говне скользили. Тот, кто прав, до конца будет стоять, его и поездом не сшибешь.
К автобусу подошел Егор Анашкин. Он вертел в руках резиновую дубинку, а глаза недовольно блестели. Он резво качнулся сначала вправо, затем влево, разминая с хрустом поясницу, сплюнул на мостовую желтую никотиновую слюну.
– Опять зря членами помахали. Тараканьи бега, в натуре…
