– Я взял выходной на весь день. Чтобы присутствовать при второй сонограмме.
Я не стал заранее сообщать Рози, что приду на обследование, чтобы мой повысившийся уровень вовлеченности произвел максимальный эффект. Сюрприз.
– Я тебе ничего про сонограмму не говорила.
– Ты не собираешься ее делать?
– Я ее сделала на прошлой неделе.
– Раньше времени?
– На сроке двадцать две недели. Как ты и настаивал пару месяцев назад.
– Совершенно верно. Прошедшая неделя была двадцать первой плюс неопределенное количество дней. Мы же договаривались: двадцать две недели, ноль дней.
– Пошел ты, – сказала Рози. – То просишь тебя прийти, и ты не приходишь, то берешь выходной, когда тебя никто не просит.
Она повернулась, чтобы набрать воды в чайник.
– Ты ведь на самом деле не хотел идти со мной на сонограмму? На первую же не пришел.
– Это была ошибка. Которую я хотел исправить.
– В чем ошибка?
– Считается, что мужчины должны присутствовать при сонограмме. Я не знал об этом правиле. И сожалею о допущенной ошибке.
– Я не хочу, чтобы ты приходил, потому что это считается правильным.
– Ты не хотела, чтобы я приходил?
Рози залила кипятком пакетик с травяным чаем (на самом деле не травяным, а фруктовым без кофеина).
– Дон, мы друг друга не поймем. Это не твоя вина, но тебя же все это мало интересует?
– Ошибка. Процесс воспроизводства человека крайне интересен. Благодаря твоей беременности я узнал…
– Знаешь, он толкается. Двигается. Я видела это на экране. И чувствую, когда лежу в постели.
– Прекрасно. Обычно движения начинают ощущаться примерно с восемнадцатой недели.
– Знаю, – сказала она. – Я с этим живу.
Я сделал мысленную пометку занести эту информацию на плитку № 18. Падая в ванну, Джин смазал некоторые диаграммы, но те, что я нарисовал недавно, уцелели. Рози смотрела на меня так, будто ждала продолжения разговора.
– Это признак того, что ребенок развивается нормально. Что сонограмма и должна была подтвердить. Он ведь развивается нормально?
– Спасибо, что спросил. Все согласно расписанию, сбоев не зафиксировано.
Рози отхлебнула фруктовый чай.
– Уже можно определить, мальчик это или девочка, – сообщила она.
– Не всегда. В зависимости от расположения ребенка.
– Так вот, в день сонограммы он располагался правильно.
У меня появилась идея.
– Не хочешь сходить в Музей естественной истории? В будни там не так много народу.
– Нет, спасибо. Я лучше почитаю. А ты сходи. Ты хочешь знать, девочка у нас или мальчик?
Я не понимал, какое значение эта информация имеет сейчас, разве что поможет при покупке вещей для ребенка конкретного пола. Но я был уверен, что Рози сочтет такой подход сексистским. Моя мать уже поинтересовалась, какого цвета носки покупать ребенку.
– Нет.
Благодаря практике я хорошо понимаю мимику Рози, хотя в выражениях лица других людей разбираюсь хуже. На этот раз я обнаружил то ли печаль, то ли разочарование – в любом случае реакция была отрицательной.
– Я передумал. Да, хочу. Какой пол у ребенка?
– Я не знаю. Они могли сказать, но я им запретила.
Рози сама себе устроила сюрприз. И это решало проблему цвета носков.
Я собрал рюкзак у себя в ванной-кабинете. Когда я вышел оттуда, Рози остановила меня, взяла мою руку и положила себе на живот, который уже заметно выдавался.
– Чувствуешь, как он толкается?
Я почувствовал и подтвердил этот факт. Я довольно давно не дотрагивался до Рози, и мне пришла в голову мысль сходить за тройным эспрессо и черничным маффином. Но и то и другое входило в список запрещенных продуктов.
25
Рози закончила писать диссертацию. В соответствии с традицией отмечать важные события я забронировал столик на двоих в престижном ресторане, заранее убедившись, что они готовят блюда, рекомендованные беременным. По просьбе Рози я отложил празднование, чтобы она могла подготовиться к экзамену по дерматологии. Она успешно сдала его в тот день, на вечер которого и был заказан ресторан.
С момента Недоразумения из-за второй сонограммы в наших отношениях ничего существенно не изменилось. В прошлую субботу я заполнил плитку № 26, точнее, две соседние плитки. На одной изображение Бада уже не умещалось.
Ездить вместе с Рози на метро мы перестали. Когда похолодало, я взял за правило добираться на работу и обратно бегом через Гудзонский парк. Секса не было. В двадцать лет я снимал жилье в складчину с другими студентами. Наше нынешнее положение напомнило мне те времена.
Когда мы с Джином пришли домой, Рози уже вернулась.
– Привет, ребята! Как ваш день прошел? – крикнула она из своего кабинета-спальни.
– Интересно, – отозвался я из гостиной, где открывал хранилище пива с целью проверить исправность системы и достать два образца для дегустации. – Инге обнаружила существенную аномалию в группе 17Б.
После первой реакции Рози на сообщение о проекте «Матери-лесбиянки», который, согласно подсказке Джина, находился «на ее территории», я ограничивался рассказами об изучении мышиной печени.
– Она использовала тест Уилкоксона для парных выборок… Подожди немного, я проверяю пиво.
Джин воспользовался паузой и вступил в разговор:
– Как прошел твой экзамен?
– Память стала как решето. Ничего не помню из того, что учила.
Я вернулся с двумя бутылками пива, одну из которых протянул Джину. Охлаждающая система работала безупречно, и я задумался, как скоро Джордж поймет, что может обходиться без моих услуг.
Я вновь оказался в зоне слышимости.
– Анализ неожиданно указал на…
– Мы говорили об экзамене Рози, – заметил Джин.
Я не стал заострять внимание на том, что еще раньше мы обсуждали результаты вскрытия мышей, быстро сориентировался и подхватил новую тему:
– Нарушение когнитивной функции – распространенный побочный эффект при беременности. Ты должна требовать к себе особого отношения.
– Из-за беременности?
– Совершенно верно. Это научный подход.
– Нет.
– Это иррациональная реакция. Еще один побочный эффект беременности.
– У меня просто был тяжелый день. Думаю, я сдала. Забудем про это.
Человек не умеет забывать по команде. Велеть ему забыть – все равно что запретить думать о розовом слоне или покупать определенные продукты питания.
