9. Песнь странствий
Водяной Крыс не находил себе места. В строгих полях окрест зелень сменилась желтизной, в гуще лесной листвы замелькали смуглые тени, живые зелёные изгороди тронул первый пурпур – всё так; но не было при этом оснований считать, что лето кончилось или пошло на убыль. Тепло и свет щедро струились с ярко-синего неба, и было всё вокруг ярким, не по-осеннему сочным и густым. Не по-осеннему… Но отчего немолчный хор садов и рощ звучал реже и неувереннее, как будто остались в нём лишь самые стойкие и неутомимые певцы? Кукушка давно уже не куковала, прорезалось вновь синичье треньканье, и воздух наполнился смутным веянием близящихся разлук и странствий. Многие пернатые друзья, всё лето бывшие рядом, исчезли. Казалось, ряды их редеют с каждым днём. Всегда внимательный к этим приметам, Крыс понял, что медленно, но верно началось движение к югу. Даже по ночам, лёжа в постели, он слышал, как в тёмной вышине, послушные древнему зову, машут и хлопают нетерпеливые крылья.
У Гранд-отеля Природы тоже есть мёртвый сезон. Один за другим постояльцы расплачиваются по счёту и отбывают. На меньшее число персон сервируется общий стол, на этажах идёт чистка. Выметают сор из углов, ковры пылесосят и сворачивают, с окон снимают шторы, комнаты запирают. Те же, кто остаётся на пансионе круглый год, чувствуют себя угнетённо и подавленно. Вокруг них все поглощены планами, выбирают маршруты, сверяют часы и карты, и день за днём всё меньше и меньше друзей вокруг, и хочется вспылить неизвестно на что, и некому объяснить, до чего же тоскливо оставаться. Да и откуда эта тяга к передвижениям? Почему нельзя сидеть спокойно и радоваться жизни, как мы? Вы же ни разу не бывали в наших краях во время затишья, вы даже не представляете, как славно проводит время наш тесный круг: чего только не случается в отсутствие посторонних!
– Да-да, конечно, – услышите вы в ответ. – Порою мы завидуем вам, даст бог, и мы через годик… Ах, извините, вот-вот подадут автобусы, а мы ещё не всё уложили.
Улыбка, кивок, и вот – они уезжают, а нам обидно.
Крыс был привязан к своей реке, но, видя, что происходит вокруг, он ощущал смутную тревогу и непокой. Можно ли заниматься делом, если кругом суета и бестолочь? На берегу тростники стояли стеной, а вода убывала, мутнела. Он уходил в поля; перебегал пыльные пастбища и с головой нырял в бескрайнее море ячменя, овса или пшеницы. Море было полно шёпота, шороха, бормотания, морские волны перекатывались над ним, как чистое золотое небо. Часто блуждал он так между жёсткими сухими стеблями, на которых держалось это сухое жёлтое небо. Золотое небо мощными волнами поддавалось напору ветра, потом легко, играючи распрямлялось. В полях у него были друзья, большая весёлая компания, которая жила своей жизнью, но всегда находила для него свободную минуту и доброе слово.
Сейчас полевые мыши и хомячки приветливо кивали ему, но не скрывали занятости. Они расширяли ходы и, собираясь вместе, рассматривали чертежи и наброски зимних квартир, внимательно следя, чтобы от спален до амбаров было недалеко. Кто-то тащил пыльные корзины, кто-то уже с головой увяз в сборах и упаковке имущества. Везде были свалены груды овса, ячменя, пшеницы, орехов, ягод.
– А, вот и Крысик пришёл! – радостно восклицали они, как только он появлялся. – Иди помогай нам, Крыс, не ходи без дела.
– Что вы все – с ума посходили? – сердился Крыс. – Неужто сейчас думать о зимних квартирах? Это же смешно!
– Ну да, наверное, – смущённо объясняли ему полевые мыши, – но ведь лучше всё делать заранее, правда? Мы непременно должны всё приготовить и вывезти раньше, чем на полях застрекочут эти ужасные машины. Кроме того, с жильём сейчас туго, и кто промедлит, может остаться ни с чем, а в те квартиры, что снимешь, прежде чем въезжать, придётся вложить массу затрат и усилий. Конечно, сейчас ещё рано, но и мы только-только начинаем работу.
– Да бросьте свою работу, – говорил Крыс. – День чудесный, пойдём пробежимся по лугу, или устроим пикник в лесу, или ещё придумаем что-нибудь.
– Нет, знаешь что, – не сегодня, – торопливо отвечала полевая мышь. – В другой раз, когда я окажусь посвободнее…
С презрительным фырканьем Крыс поворачивался к ней спиной и, зацепившись за тюк, кубарем летел наземь.
– Если бы кое-кто ходил аккуратно и глядел под ноги, – сухо замечала полевая мышь, – то кое-кто бы не ушибался и не мешал другим. И не фыркай, Крыс! Сядь, лучше посиди в холодке, а мы тут за час-два управимся и поговорим обо всём спокойно.
– Я вижу, как вы управитесь! Вам тут до самого Рождества не управиться, – ворчал раздражённо Крыс и возвращался к своей надёжной, верной реке, которая никуда не собиралась и никогда не переезжала на зимние квартиры.
В прибрежном ивняке он увидал ласточку. К ней вскоре подсели вторая и третья. Завязалась негромкая оживлённая беседа. Крыс подошёл ближе:
– Как, уже? Куда вы торопитесь, ведь это смешно!
– Ах нет, мы ещё не улетаем, – ответила первая ласточка. – Мы обсуждаем планы, готовимся. Надо решить, как мы полетим в этом году, где будем делать привалы, и вообще, это же половина удовольствия!
– Удовольствия? Вот что мне непонятно, – сказал Крыс. – Если уж вам приходится улетать отсюда, бросать родные места, друзей, которые будут скучать без вас, уютные домики, едва-едва обжитые вами, – нет, я понимаю, пробьёт час, и вы храбро двинетесь навстречу невзгодам, бурям и прочим неприятностям. Вы даже сумеете притвориться, что всё это вам почти не в тягость, но говорить об этом, переживать всё заранее, когда ещё можно жить и ни о чём не думать…
– Конечно, не понимаешь, – чирикнула вторая ласточка. – Сперва оно поселяется внутри нас, это сладкое беспокойство. Потом, как голуби в голубятню, слетаются к нам воспоминания. Они будоражат сны, тревожат нас днём, когда мы кружимся и щебечем. Не терпится расспросить друг друга, сравнить и увериться, что все прошлогодние истории были на самом деле, и постепенно всплывают звуки, названия, запахи – другая, давно забытая жизнь снова зовёт нас.
– А если на этот раз вам остаться, – искренне предложил Крыс. – Мы постарались бы сделать всё, чтобы вы чувствовали себя как дома. Вы даже не представляете себе, как здесь хорошо.
