- Ну, вот! - удовлетворенно произнесла она, довольная собой,
тронутая его радостью.
Прощаясь с нею, он крепко пожал руку ее.
- Спасибо, мать!
Ей хмелем бросилось в голову радостное чувство сердечной
близости к нему, и, не находя сил ответить словами, она ответила молчаливым
рукопожатием.
Дома она застала Сашу. Девушка обычно являлась к Ниловне в
те дни, когда мать бывала на свидании. Она никогда не расспрашивала о Павле, и
если мать сама не говорила о нем, Саша пристально смотрела в лицо ее и
удовлетворялась этим. Но теперь она встретила ее беспокойным вопросом:
- Ну, что он?
- Ничего, здоров!
- Записку отдали?
- Конечно! Я так ловко ее сунула…
- Он читал?
- Где же? Разве можно!
- Да, я забыла! - медленно сказала девушка. - Подождем еще
неделю, еще неделю! А как вы думаете - он согласится?
Она нахмурила брови и смотрела в лицо матери остановившимися
глазами.
- Да я не знаю, - размышляла мать. - Почему не уйти, если
без опасности это?
Саша тряхнула головой и сухо спросила:
- Вы не знаете, что можно есть больному? Он просит есть.
- Все можно, все! Я сейчас…
Она пошла в кухню, Саша медленно двинулась за ней.
- Помочь вам?
- Спасибо, что вы?!
Мать наклонилась к печке, доставая горшок. Девушка тихо
сказала ей:
- Подождите…
Лицо ее побледнело, глаза тоскливо расширились, и дрожащие
губы с усилием зашептали горячо и быстро:
- Я хочу вас просить. Я знаю - он не согласится! Уговорите
его! Он - нужен, скажите ему, что он необходим для дела, что я боюсь - он
захворает. Вы видите - суд все еще не назначен…
Ей, видимо, трудно было говорить. Она вся выпрямилась,
смотрела в сторону, голос у нее звучал неровно. Утомленно опустив веки, девушка
кусала губы, а пальцы крепко сжатых рук хрустели.
Мать была смята ее порывом, но поняла его и, взволнованная,
полная грустного чувства, обняв Сашу, тихонько ответила:
- Дорогая вы моя! Никого он, кроме себя, не послушает,
никого!
Они обе молчали, тесно прижавшись друг к другу. Потом Саша
осторожно сняла с своих плеч руки матери и сказала вздрагивая:
- Да, ваша правда! Все это глупости, нервы…
И вдруг, серьезная, просто кончила:
- Однако давайте покормим раненого…
Сидя у постели Ивана, она уже заботливо и ласково
спрашивала:
- Сильно болит голова?
- Не очень, только смутно все! И слабость, - конфузливо
натягивая одеяло к подбородку, отвечал Иван и прищуривал глаза, точно от яркого
света. Заметив, что он не решается есть при ней, Саша встала и ушла.
Иван сел на постели, взглянул вслед ей и, мигая, сказал:
- Кра-асивая!..
Глаза у него были светлые и веселые, зубы мелкие, плотные,
голос еще не установился.
- Вам сколько лет? - задумчиво спросила мать.
- Семнадцать…
- Родители-то где?
- В деревне; я с десяти лет здесь, - кончил школу и - сюда!
А вас как звать, товарищ?
Мать всегда смешило и трогало это слово, обращенное к ней. И
теперь, улыбаясь, она спросила:
- На что вам знать?
Юноша, смущенно помолчав, объяснил:
- Видите, студент из нашего кружка, то есть который читал с
нами, он говорил нам про мать Павла Власова, рабочего, - знаете, демонстрация
Первого мая?
Она кивнула головой и насторожилась.
- Он первый открыто поднял знамя нашей партии! - с гордостью
заявил юноша, и его гордость созвучно отозвалась в сердце матери.
- Меня при том не было, - мы тогда думали здесь свою
демонстрацию наладить - сорвалось! Мало нас было тогда. А на тот год -
пожалуйте!.. Увидите!
Он захлебнулся от волнения, предвкушая будущие события,
потом, размахивая в воздухе ложкой, продолжал:
- Так вот Власова - мать, говорю. Она тоже вошла в партию
после этого. Говорят, такая - просто чудеса!
Мать широко улыбнулась, ей было приятно слышать восторженные
похвалы мальчика. Приятно и неловко. Она даже хотела сказать ему: «Это я
Власова!..», но удержалась и с мягкой насмешкой, с грустью сказала себе: «Эх
ты, старая дура!..»
- А вы - кушайте больше! Выздоравливайте скорее для хорошего
дела! - вдруг взволнованно заговорила она, наклоняясь к нему.
Дверь отворилась, пахнуло сырым осенним холодом, вошла
Софья, румяная, веселая.
- Шпионы за мной ухаживают, точно женихи за богатой
невестой, честное слово! Надо мне убираться отсюда… Ну как, Ваня? Хорошо? Что
Павел, Ниловна? Саша здесь?
Закуривая папиросу, она спрашивала и не ждала ответов,
лаская мать и юношу взглядом серых глаз. Мать смотрела на нее и, внутренне
улыбаясь, думала:
«Вот и я тоже выхожу в хорошие люди!»
И, снова наклонясь к Ивану, сказала:
- Выздоравливайте, сынок!
И ушла в столовую. Там Софья рассказывала Саше:
- У нее уже готово триста экземпляров! Она убьет себя такой
работой! Вот - героизм! Знаете, Саша, это большое счастье жить среди таких
людей, быть их товарищем, работать с ними…
- Да! - тихо ответила девушка. Вечером за чаем Софья сказала
матери:
- А вам, Ниловна, снова надо посетить деревню.
- Ну, что же! Когда?
- Дня через три - можете?
- Хорошо…
- Вы поезжайте! - негромко посоветовал Николай. - Наймите
почтовых лошадей и, пожалуйста, другой дорогой, через Никольскую волость…
Он замолчал и нахмурился. Это не шло к его лицу, странно и
некрасиво изменяя всегда спокойное выражение.
- Через Никольское далеко! - заметила мать. - И дорого на
лошадях…
- Видите ли что, - продолжал Николай. - Я вообще против этой
поездки. Там беспокойно, - были уже аресты, взят какой-то учитель, надо быть
осторожнее. Следовало бы выждать время…
Софья, постукивая пальцами по столу, заметила:
- Нам важно сохранить непрерывность в распространении
литературы. Вы не боитесь ехать, Ниловна? - вдруг спросила она.
Мать почувствовала себя задетой.
- Когда же я боялась? И в первый раз делала это без страха…
а тут вдруг… - Не кончив фразу, она опустила голову. Каждый раз, когда ее
спрашивали - не боится ли она, удобно ли ей, может ли она сделать то или это, -
она слышала в подобных вопросах просьбу к ней, ей казалось, что люди отодвигают
ее от себя в сторону, относятся к ней иначе, чем друг к другу.
