- Ну, это глупо, с расколотой головой на чтениях сидеть…
- Доказывал я ему, но безуспешно…
- Похвастаться охота перед товарищами, - заметила мать, -
вот, мол, глядите - я уже кровь свою пролил…
Доктор взглянул на нее, сделал свирепое лицо и сказал,
стиснув зубы:
- У-у, кровожадная…
- Ну, Иван, тебе здесь делать нечего, а мы ждем гостей -
уходы! Ниловна, дайте-ка ему бумажку…
- Еще бумажка? - воскликнул доктор.
- Вот! Возьми и передай в типографию.
- Взял. Передам. Все?
- Все. У ворот - шпион.
- Видел. У моей двери тоже. Ну, до свиданья! До свиданья,
свирепая женщина. А знаете, друзья, драка на кладбище - хорошая вещь в конце
концов! О ней говорит весь город. Твоя бумажка по этому поводу - очень хороша и
поспела вовремя. Я всегда говорил, что хорошая ссора лучше худого мира…
- Ладно, ты иди…
- Не весьма любезно! Ручку, Ниловна! А паренек поступил
глупо все-таки. Ты знаешь, где он живет? Николай дал адрес.
- Завтра надо съездить к нему, - славный ребятенок, а?
- Очень…
- Надо его поберечь, - у него мозги здоровые! - говорил
доктор, уходя.
- Именно из таких ребят должна вырасти истинно пролетарская
интеллигенция, которая сменит нас, когда мы отыдем туда, где, вероятно, нет уже
классовых противоречий…
- Ты стал много болтать, Иван…
- А - мне весело, это потому. Значит - ожидаешь тюрьмы?
Желаю тебе отдохнуть там.
- Благодарю. Я не устал.
Мать слушала их разговор, и ей была приятна забота о
рабочем.
Проводив доктора, Николай и мать стали пить чай и
закусывать, ожидая ночных гостей и тихо разговаривая. Николай долго рассказывал
ей о своих товарищах, живших в ссылке, о тех, которые уже бежали оттуда и
продолжают свою работу под чужими именами. Голые стены комнаты отталкивали
тихий звук его голоса, как бы изумляясь и не доверяя этим историям о скромных
героях, бескорыстно отдавших свои силы великому делу обновления мира. Теплая
тень ласково окружала женщину, грея сердце чувством любви к неведомым людям, и
они складывались в ее воображении все - в одного огромного человека, полного
неисчерпаемой мужественной силы. Он медленно, но неустанно идет по земле,
очищая с нее влюбленными в свой труд руками вековую плесень лжи, обнажая перед
глазами людей простую и ясную правду жизни. И великая правда, воскресая, всех
одинаково приветно зовет к себе, всем равно обещает свободу от жадности, злобы
и лжи - трех чудовищ, которые поработили и запугали своей циничной силой весь
мир… Этот образ вызывал в душе ее чувство, подобное тому, с которым она,
бывало, становилась перед иконой, заканчивая радостной и благодарной молитвой тот
день, который казался ей легче других дней ее жизни. Теперь она забыла эти дни,
а чувство, вызываемое ими, расширилось, стало более светлым и радостным, глубже
вросло в душу и, живое, разгоралось все ярче.
- А жандармы не идут! - вдруг прерывая свой рассказ,
воскликнул Николай.
Мать взглянула на него и, помолчав, с досадой отозвалась:
- Ну их ко псам!
- Разумеется! Но - вам пора спать, Ниловна, вы, должно быть,
отчаянно устали, - удивительно крепкая вы, следует сказать! Сколько волнений,
тревог - и так легко вы переживаете все! Только вот волосы быстро седеют. Ну,
идите, отдыхайте.
20
Мать проснулась, разбуженная громким стуком в дверь кухни.
Стучали непрерывно, с терпеливым упорством. Было еще темно, тихо, и в тишине
упрямая дробь стука вызывала тревогу. Наскоро одевшись, мать быстро вышла в
кухню и, стоя перед дверью, спросила:
- Кто там?
- Я! - ответил незнакомый голос.
- Кто?
- Отоприте! - просительно и тихо ответили из-за двери. Мать
подняла крючок, толкнула дверь ногой - вошел Игнат и радостно сказал:
- Ну, - не ошибся!
Он был по пояс забрызган грязью, лицо у него посерело, глаза
ввалились, и только кудрявые волосы буйно торчали во все стороны, выбиваясь
из-под шапки.
- У нас - беда! - заперев дверь, шепотом произнес он.
- Я знаю…
Это удивило парня. Мигнув глазами, он спросил:
- Откуда?
Она кратко и торопливо рассказала.
- А тех двух взяли? Товарищей-то?
- Их - не было. Они на явку пошли, - рекрута! Пятерых взяли,
считая дядю Михаила…
Он потянул воздух носом и, ухмыляясь, сказал:
- А я - остался. Должно - ищут меня.
- Как же ты уцелел? - спросила мать. Дверь из комнаты тихо
приотворилась.
- Я? - сидя на лавке и оглядываясь, воскликнул Игнат. - За
минуту перед ними лесник прибег - стучит в окно, - держитесь, ребята, говорит,
лезут на вас…
Он тихонько засмеялся, вытер лицо полой кафтана и продолжал:
- Ну - дядю Михаила и молотком не оглушишь. Сейчас он мне:
«Игнат - в город, живо! Помнишь женщину пожилую?» А сам записку строчит. «На,
иди!..» Я ползком, кустами, слышу - лезут! Много их, со всех сторон шумят,
дьяволы! Петлей вокруг завода. Лег в кустах, - прошли мимо! Тут я встал и давай
шагать, и давай! Две ночи шел и весь день без отдыха.
Видно было, что он доволен собой, в его карих глазах
светилась улыбка, крупные красные губы вздрагивали.
- Сейчас я тебя чаем напою! - торопливо говорила мать,
схватив самовар.
- Вы записку-то получите…
Он с трудом поднял ногу, морщась и покрякивая поставил на
лавку.
В дверях явился Николай.
- Здравствуйте, товарищ! - сказал он, щуря глаза. -
Позвольте, я вам помогу.
И, наклонясь, стал быстро разматывать грязную онучу.
- Ну, - тихо воскликнул парень, дергая ногой, и, удивленно
мигая глазами, поглядел на мать.
Не замечая его взгляда, она сказала:
- Надо ему водкой ноги-то растереть…
- Конечно! - молвил Николай.
Игнат смущенно фыркнул. Николай нашел записку, расправил ее
и, приблизив серую, измятую бумажку к лицу, прочитал:
«Не оставляй дела, мать, без внимания, скажи высокой барыне,
чтобы не забывала, чтобы больше писали про наши дела, прошу. Прощай. Рыбин».
Николай медленно опустил руку с запиской и негромко молвил:
- Это великолепно!..
Игнат смотрел на них, тихонько шевеля грязными пальцами
разутой ноги; мать, скрывая лицо, смоченное слезами, подошла к нему с тазом
воды, села на пол и протянула руки к его ноге - он быстро сунул ее под лавку,
испуганно воскликнув:
