- Чего?
- А ты давай скорее ногу…
- Сейчас я принесу спирт, - сказал Николай.
Парень засовывал ногу все дальше под лавку и бормотал:
- Что вы? В больнице, что ли…
Тогда она начала разувать другую.
Игнат громко сапнул носом и, неуклюже двигая шеей, смотрел
на нее сверху вниз, смешно распустив губы.
- Ты знаешь, - заговорила она вздрагивающим голосом, - били
Михаила Ивановича…
- Ну? - тихо и пугливо воскликнул парень.
- Да. И привели его избитого, и в Никольском урядник бил,
становой - и по лицу и пинками… в кровь!
- Они это умеют! - отозвался парень, хмуря брови. Плечи у
него вздрогнули. - То есть боюсь я их - как чертей! А мужики - не били?
- Один ударил, становой приказал ему. А все - ничего, вступились
даже - нельзя, говорят, бить…
- Н-да-а, - мужики-то начинают понимать, где кто стоит и
зачем.
- Там тоже есть разумные…
- Где их нет? Нужда! Везде они есть - найти трудно. Николай
принес бутылку спирта, положил углей в самовар и молча ушел. Проводив его
любопытными глазами, Игнат спросил мать тихонько:
- Барин-то - доктор?
- В этом деле нет господ, все - товарищи…
- Чудно мне! - сказал Игнат, недоверчиво и растерянно
улыбаясь.
- Что - чудно?
- Да - так. На одном конце рожи бьют, на другом - ноги моют,
а в середине - что?
Дверь из комнаты распахнулась, и Николай, стоя на пороге,
сказал:
- А в середине люди, которые лижут руки тем, кто рожи бьет,
и сосут кровь тех, чьи рожи бьют, - вот середина!
Игнат уважительно взглянул на него и, помолчав, проговорил:
- Это - похоже!
Парень встал, переступил с ноги на ногу, твердо упираясь ими
в пол, и заметил:
- Как новые стали! Спасибо вам… Потом сидели в столовой и
пили чай, а Игнат рассказывал солидным голосом:
- Я разносчиком газеты был, ходить я очень здоров.
- Много народа читает? - спросил Николай.
- Все, которые грамотные, даже богачи читают, - они,
конечно, не у нас берут… Они ведь понимают - крестьяне землю своей кровью
вымоют из-под бар и богачей, - значит, сами и делить ее будут, а уж они так
разделят, чтобы не было больше ни хозяев, ни работников, - как же! Из-за чего и
в драку лезть, коли не из-за этого!
Он даже как бы обиделся и смотрел на Николая недоверчиво,
вопросительно. Николай молча улыбался.
- А ежели сегодня подрались всем миром - одолели, значит - а
завтра опять - один богат, а другой беден, - тогда - покорно благодарю! Мы
хорошо понимаем - богатство, как сыпучий песок, оно смирно не лежит, а опять
потечет во все стороны! Нет, уж это зачем же!
- А ты не сердись! - шутя сказала мать. Николай задумчиво
воскликнул:
- Как бы нам поскорее направить туда листок об аресте
Рыбина!
Игнат насторожился.
- А есть листок? - спросил он.
- Да.
- Давайте - я снесу! - предложил парень, потирая руки. Мать
тихонько засмеялась, не глядя на него.
- Да ведь устал ты и боишься, сказал? Игнат, приглаживая
широкой ладонью кудрявые волосы на голове, деловито и спокойно сказал:
- Страх - страхом, а дело - делом! Вы чего насмехаетесь? Ишь
вы, тоже!
- Эх ты, - дитя ты мое! - невольно воскликнула мать,
поддаваясь чувству радости, вызванному им. Он ухмыльнулся, сконфуженный.
- Ну вот - дитя!
Заговорил Николай, разглядывая парня добродушно прищуренными
глазами:
- Вы не пойдете туда…
- А - что? Куда же я? - беспокойно спросил Игнат.
- Вместо вас пойдет другой, а вы ему подробно расскажете,
что надо делать и как - хорошо?
- Ладно! - сказал Игнат, не вдруг и неохотно.
- А вам мы достанем хороший паспорт и устроим вас лесником.
Парень быстро вскинул голову и спросил, обеспокоенный:
- А ежели мужики за дровами приедут или там… вообще, - как
же я? Вязать? Это - не подойдет мне…
Мать засмеялась и Николай тоже, это снова смутило и огорчило
парня.
- Не беспокойтесь! - утешил его Николай. - Не придется вам
вязать мужиков, - уж поверьте!..
- Ну то-то! - молвил Игнат и успокоился, весело улыбаясь. -
Мне бы вот на фабрику, там, говорят, ребята довольно умные…
Мать поднялась из-за стола и, задумчиво глядя в окна,
проговорила:
- Эх, жизнь! Пять раз в день насмеешься, пять наплачешься!
Ну, кончил, Игнатий? Иди спать…
- Да я не хочу…
- Иди, иди…
- Строго у вас! Ну, иду… Спасибо за чай-сахар, за ласку…
Ложась на постель матери, он бормотал, почесывая голову:
- Теперь ото всего дегтем будет вонять у вас… эх! Напрасно
все это… Спать мне не хочется… Как он насчет середины-то хватил… Черти…
И, вдруг громко всхрапнув, он заснул, высоко подняв брови и
полуоткрыв рот.
21
Вечером он сидел в маленькой комнатке подвального этажа на
стуле против Весовщикова и пониженным тоном, наморщив брови, говорил ему:
- В среднее окошко четыре раза…
- Четыре? - озабоченно повторил Николай.
- Сначала - три, вот так!
И ударил согнутым пальцем по столу, считая:
- Раз, два три. Потом, обождав, еще раз.
- Понимаю.
- Отопрет рыжий мужик, спросит - за повитухой? Вы скажете -
да, от заводчика! Больше ничего, уж он поймет!
Они сидели, наклонясь друг к другу головами, оба плотные,
твердые, и, сдерживая голоса, разговаривали, а мать, сложив руки на груди,
стояла у стола, разглядывая их. Все эти тайные стуки, условные вопросы и ответы
заставляли ее внутренне улыбаться, она думала: «Дети еще…»
На стене горела лампа, освещая на полу измятые ведра,
обрезки кровельного железа. Запах ржавчины, масляной краски и сырости наполнял
комнату.
Игнат был одет в толстое осеннее пальто из мохнатой материи,
и оно ему нравилось, мать видела, как любовно гладил он ладонью рукав, как
осматривал себя, тяжело ворочая крепкой шеей. И в груди ее мягко билось:
«Дети! Родные мои…»
- Вот! - сказал Игнат, вставая. - Значит, помните - сначала
к Муратову, спросите дедушку…
