- Верно! В суде совершенно открыто говорят, что приговор уже
готов. Но что же это? Правительство боится, что его чиновники мягко отнесутся к
его врагам? Так долго, так усердно развращая своих слуг, оно все еще не уверено
в их готовности быть подлецами?..
Людмила села на диван, потирая худые щеки ладонями, в ее
матовых глазах горело презрение, голос все больше наливался гневом.
- Вы напрасно тратите порох, Людмила! - успокоительно сказал
Николай. - Ведь они не слышат вас…
Мать напряженно вслушивалась в ее речь, но ничего не
понимала, невольно повторяя про себя одни и те же слова:
«Суд, через неделю суд!»
Она вдруг почувствовала приближение чего-то неумолимого,
нечеловечески строгого.
23
Так, в этой туче недоумения и уныния, под тяжестью тоскливых
ожиданий, она молча жила день, два, а на третий явилась Саша и сказала Николаю:
- Все готово! Сегодня в час…
- Уже готово? - удивился он.
- Да ведь чего же? Мне нужно было только достать место и
одежду для Рыбина, все остальное взял на себя Гобун. Рыбину придется пройти
всего один квартал. Его на улице встретит Весовщиков, - загримированный,
конечно, - накинет на него пальто, даст шапку и укажет путь. Я буду ждать его,
переодену и увезу.
- Недурно! А кто это Гобун? - спросил Николай.
- Вы видели его. В его квартире вы занимались со слесарями.
- А! Помню. Чудаковатый старик…
- Он отставной солдат, кровельщик. Малоразвитой человек, с
неисчерпаемой ненавистью ко всякому насилию… Философ немножко, - задумчиво
говорила Саша, глядя в окно. Мать молча слушала ее, и что-то неясное медленно
назревало в ней.
- Гобун хочет освободить племянника своего, - помните, вам
нравился Евченко, такой щеголь и чистюля? Николай кивнул головой.
- У него все налажено хорошо, - продолжала Саша, - но я
начинаю сомневаться в успехе. Прогулки - общие; я думаю, что, когда заключенные
увидят лестницу, - многие захотят бежать…
Она, закрыв глаза, помолчала, мать подвинулась ближе к ней.
- И помешают друг другу…
Они все трое стояли перед окном, мать - позади Николая и Саши.
Их быстрый говор будил в сердце ее смутное чувство…
- Я пойду туда! - вдруг сказала она.
- Зачем? - спросила Саша.
- Не ходите, голубчик! Еще как-нибудь попадетесь! Не надо! -
посоветовал Николай.
Мать посмотрела на него и тише, но настойчивее повторила:
- Нет, я пойду…
Они быстро переглянулись, Саша, пожимая плечами, сказала:
- Это понятно…
Обернувшись к матери, она взяла ее под руку, покачнулась к
ней и заговорила простым и близким сердцу матери голосом:
- Я все-таки скажу вам, вы напрасно ждете…
- Голубушка! - воскликнула мать, прижав ее к себе дрожащей
рукой. - Возьмите меня, - не помешаю! Мне - нужно. Не верю я, что можно это -
убежать!
- Она пойдет! - сказала девушка Николаю.
- Это ваше дело! - ответил он, наклоняя голову.
- Нам нельзя быть вместе. Вы идите в поле, к огородам.
Оттуда видно стену тюрьмы. Но - если спросят вас, что вы там делаете?
Обрадованная, мать уверенно ответила:
- Найду, что сказать!..
- Не забывайте, что вас знают тюремные надзиратели! -
говорила Саша. - И если они увидят вас там…
- Не увидят! - воскликнула мать. В ее груди вдруг болезненно
ярко вспыхнула все время незаметно тлевшая надежда и оживила ее… «А может быть,
и он тоже…» - думала она, поспешно одеваясь.
Через час мать была в попе за тюрьмой. Резкий ветер летал
вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор
огорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы.
Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по
воздуху, уносил в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы в
синюю высоту.
Сзади матери был огород, впереди кладбище, а направо,
саженях в десяти, тюрьма. Около кладбища солдат гонял на корде лошадь, а
другой, стоя рядом с ним, громко топал в землю ногами, кричал, свистел и
смеялся. Больше никого не было около тюрьмы.
Она медленно пошла дальше мимо них к ограде кладбища, искоса
поглядывая направо и назад. И вдруг почувствовала, что ноги у нее дрогнули,
отяжелели, точно примерзли к земле, - из-за угла тюрьмы спешно, как всегда
ходят фонарщики, вышел сутулый человек с лестницей на плече. Мать, испуганно
мигнув, быстро взглянула на солдат - они топтались на одном месте, а лошадь
бегала вокруг них; посмотрела на человека с лестницей - он уже поставил ее к
стене и влезал не торопясь. Махнув во двор рукой, быстро спустился, исчез за
углом. Сердце матери билось торопливо, секунды шли медленно. На темной стене
тюрьмы линии лестницы были едва заметны в пятнах грязи и осыпавшейся
штукатурки, обнажившей кирпич. И вдруг над стеной явилась черная голова,
выросло тело, перевалилось через стену, сползло по ней. Показалась другая
голова в мохнатой шапке, на землю скатился черный ком и быстро исчез за углом.
Михаиле выпрямился, оглянулся, тряхнул головой…
- Беги, беги! - шептала мать, топая ногой.
В ушах у нее гудело, доносились громкие крики - вот над
стеной явилась третья голова. Мать, схватившись руками за грудь, смотрела,
замирая. Светловолосая голова без бороды рвалась вверх, точно хотела
оторваться, и вдруг - исчезла за стеной. Кричали все громче, буйнее, ветер
разносил по воздуху тонкие трели свистков. Михаиле шел вдоль стены, вот он уже
миновал ее, переходил открытое пространство между тюрьмой и домами города. Ей
казалось, что он идет слишком медленно и напрасно так высоко поднял голову, -
всякий, кто взглянет в лицо его, запомнит это лицо навсегда. Она шептала:
- Скорее… скорее…
За стеною тюрьмы сухо хлопнуло что-то, - был слышен тонкий
звон разбитого стекла. Солдат, упираясь ногами в землю, тянул к себе лошадь,
другой, приложив ко рту кулак, что-то кричал по направлению тюрьмы и, крикнув,
поворачивал туда голову боком, подставляя ухо.
Напрягаясь, мать вертела шеей во все стороны, ее глаза, видя
все, ничему не верили - слишком просто и быстро совершилось то, что она
представляла себе страшным и сложным, и эта быстрота, ошеломив ее, усыпляла
сознание. В улице уже не видно было Рыбина, шел какой-то высокий человек в
длинном пальто, бежала девочка. Из-за угла тюрьмы выскочило трое надзирателей,
они бежали тесно друг к другу и все вытягивали вперед правые руки. Один из
солдат бросился им встречу, другой бегал вокруг лошади, стараясь вскочить на
нее, она не давалась, прыгала, и все вокруг тоже подпрыгивало вместе с нею.
Непрерывно, захлебываясь звуком, воздух резали свистки. Их тревожные, отчаянные
крики разбудили у женщины сознание опасности; вздрогнув, она пошла вдоль ограды
кладбища, следя за надзирателями, но они и солдаты забежали за другой угол
тюрьмы и скрылись. Туда же следом за ними пробежал знакомый ей помощник
смотрителя тюрьмы в расстегнутом мундире. Откуда-то появилась полиция, сбегался
народ.
