Как-то Яр привез на дачу своего приятеля – Гришу Заровного, он работал в Институте цитологии лаборантом у профессора Лозино-Лозинского и вместе с Яриком ездил на охоту.
Стеше это очень не нравилось, ей хотелось, чтобы Яр поступил хоть в какое-нибудь, бог с ней уже, с астрономией, высшее учебное заведение, купила ему арифмометр «Феликс», черный с золотыми цифрами – и сбоку ручка, логарифмическую линейку с тонкими делениями!
А они с Гришей из подмосковных лесов – то принесут рябчиков подстреленных, то убитого зайца. И, конечно, ее расстраивало ружье, которое стояло у нас в стенном шкафу. Но Стеша молчала, не хотела ссориться, в конце концов, охотниками были Тургенев, и Аксаков, и Пришвин. Тем более Яр потом сам со всем этим возился, готовил жаркое, всех угощал.
– Вот вы здесь сидите, – начал Ярик, – и не подозреваете, что уже совсем скоро человечество ожидает бессмертие. Вы вообще в курсе, что такое анабиоз?
– О бессмертии думать рано, – осторожно заметил Гриша. – Просто в нашей лаборатории идет работа по освоению новой отрасли медицины – крионики.
И за чашкой чая, воздавая должное испеченному Ангелиной пирогу с яблоками, Гриша просто и безыскусственно повел рассказ об экспериментах с замораживанием живой ткани, в которых и он тоже – пока не ученый и даже не студент – принимает посильное участие. У них уже есть успехи: профессор Лозино-Лозинский заморозил и сохранил в жизнеспособном состоянии эмбрион сурка. Но планы простираются дальше…
– Значит, эта утопия становится былью? – вдруг спросил Боря, слегка покачиваясь в кресле с дерматиновым сиденьем и широкими деревянными подлокотниками. Так и видишь его, сидящего у окна в этом кресле, рядом круглый столик, покрытый шерстяным платком в крупную желто-зеленую клетку, на нем черный телефонный аппарат и растрепанная телефонная книжка. Дальше – этажерка с несколькими томами Томаса Манна, кулинарные рецепты, выкройки, пособие по вязанию крючком…
– Какая утопия! – воскликнул Яр. – В США уже заморозили человека, знаменитого… как его… в общем, одного американца, потому что он болен раком, безнадежным, и теперь он находится в специальном хранилище в пустыне Аризоны, абсолютно замороженный, а когда придет время и ученые изобретут лекарство от рака, – его разморозят и вылечат. Я это к тому, – сказал Яр, потихоньку продвигаясь к вершине, – что мы с вами должны спасти Иону. Его нужно заморозить! Представляете, если он оживет лет через пятьдесят или сто и заиграет на своем кларнете!
Все молчали, уверенные в том, что глава семьи – наимудрейший Борис Филаретович Таранда – скажет свое веское слово касательно безумной идеи, возникшей в безумной голове.
– Я знаю, что такое анабиоз, – сказал Боря. – В двадцать первом году поэт Ярославский подарил мне занятную книжицу. Там так и написано: заморозить все вокруг – со всеми болезнями, ошибками и кошмарами человечества, а потом разморозить – так вы не узнаете эту жизнь! Землю – на плаху холода! Анабиоз – на бой! Мир засмеется молодо завтра под нашей рукой!..
– Sei ruhe, Boris, – зашептала бабушка Ангелина. – Iona schlaft
[32].
– Я все слышал, – раздался голос Блюмкина из-за портьеры. – Я согласен.
Стожаров мог бы еще раз перевернуть опрокинутый навзничь революцией трухлявый мир, встряхнуть, разложить на снегу, чтобы подморозило, долбануть дубиной, а потом развесить на солнышке, пахнуло бы свежестью со всех сторон, но не дали развернуться, сняли с руководящей должности – не поддержал Иосифа, наверно, надо было, да поздно. Забросили на борьбу за сплошную коллективизацию, сначала – Ставрополь, потом Таганрог, Пятигорск, Ростов-на-Дону, Анастас Микоян взял к себе Макара в Северо-Кавказский краевой комитет партии, оттуда начались бесчисленные поездки по Кавказу.
Если б не его способность перемещаться на большие расстояния, сутками обходиться без сна, появляться одновременно в разных местах, не знаю, удалось бы ему направлять события в нужное русло? Здесь Макар проводит общее собрание граждан аулов Учкулан, Корд-Жут и Хунзук Карачаевской области, выбирает Советы в селах Эльбрус, Верхний Чегем и Актопрак. Там – из кочевых «изодранных шатров» на берегах Кумы у подножия горы Кинжал собирает цыган в колхоз «Труд Ромэн».
– Ведь цыгане не только пляшут и поют, – отмечает на пленумах Стожаров, – они кучно выступили на борьбу с сорняком и качественно пропололи поле!
– Но цыгане не только укрепляют социалистическое хозяйство и являются ударниками колхозных полей, – провозглашает он с трибуны XVI конференции ВКП(б) все еще с правом решающего голоса от Терского крайкома. – Они пляшут и поют, владеют гитарой и цимбалами. Надо их организовать в музыкально-хоровые кружки, связать с ближними клубами, наладить постановку концертов силами «Трудрома»!
Из стенограмм его выступлений хорошо видно, как Стожаров гордится своим «Трудромом», «дружной, спорой работой цыганских передовиков сева и прополки», хотя чего стоило ему склонить эту шумную безалаберную компанию «к свободной и радостной жизни в коммунистическом строю», остается только догадываться.
В Москве Ботик с семьей поселился у Асеньки в Большом Комсомольском переулке между Мясницкой и Покровкой, в доме от НКВД, построенном на месте разрушенного Златоустовского монастыря. Ася к их возвращению уже была замужем – за капитаном Ланцевицким. Две комнаты из четырех принадлежали Асе с Мишей, две другие – семье нашего агента в Турции, а может, и двойного агента, Гера не знает, он только помнит смутно, что Ахмет-Султан был очень полным, холеным господином с усиками, всегда в мягких туфлях, атласном халате. И от него постоянно исходил какой-то особенный пряный и одновременно сладкий аромат.
В отличие от Миши Ланцевицкого – похоже, тот даже на ночь не снимал френча и галифе, заправленных в сапоги, – такой, Гера вспоминает, невысокого роста, грустный человек. Он был наполовину поляк, наполовину еврей, но это не надо писать, говорит Гера. А что можно написать – он был репрессирован в тридцать шестом году. После смерти «отца народов» дочь Ланцевицкого Инна спросила у Германа, стоит ли ей подавать на реабилитацию? Гера сначала засомневался, поскольку в НКВД был такой порядок: сначала они всех расстреливали, а потом – их. Однако решил: пусть спросит, ну, не ответят – не ответят.
Через полгода она получает письмо из Министерства внутренних дел: ваш отец реабилитирован, поскольку лично не был причастен к террору и в преступлениях не повинен. Тогда мы узнали хотя бы, говорит Гера, что последние годы Миша работал в статистическом отделе.
Тогда как повсюду жарили-парили на примусах, жители этого дома готовили на газу! Там были водопровод и электричество! И все уже со смехом вспоминали, что Асенька из Витебска в Москву приехала со своей керосинкой.
Дети ходили нарядные, упитанные, не хуже Ахмет-Султана, однажды Валечка задумчиво спросил у Аси:
– Ася, я умру?
– Валя!!! Ты голодный!!! – закричала Ася.
