Триста тысяч солдат накатывали друг на друга, сцепившись, расходились и снова сталкивались в бою, стреляли, напивались, если им везло и они занимали деревню, или закапывались в траншеи, когда наступала ночь.
Огромная армия Ренненкампфа висела, как грозовая туча, на северо-востоке. Стоило ему шевельнуться, и немцы были бы разбиты наголову. Но туча не разразилась грозой. Барон Ренненкампф, генерал-адъютант Николая II, кавалер двух Георгиевских крестов, когда-то отличившийся на Китайской войне и на Японской, – бездействовал. Мало того: он повернул свою армию к Кёнигсбергу. Орденоносный Пал Карлыч не только не шел на сближение с Самсоновым, но от него отдалялся.
Сотня тысяч ратников генерала Самсонова растянулись на необозримой линии фронта и дрейфовали без руля и без ветрил. Так что германцы безнаказанно смяли оголенные русские фланги, обогнули центральные корпуса и зашли им в тыл. Но командарма никто об этом не известил. В ушах у него грохотали барабаны, пели горны и литавры, заглушая лязг оружия. Он безоглядно рвался вперед и вел свою армию на гибель.
Последовали немецкие атаки, русские контратаки. После неудавшегося плана окружения всей армии Самсонова германцы стягивали кольцо вокруг центральных корпусов, зарвавшихся в направлении Алленштейн – Остероде.
Среди окруженных «зарвавшихся» был мой дед Макар, Стешин «папка».
В ночь на двадцать девятое августа Самсонов почуял запах катастрофы. Под натиском превосходящих сил противника он приказал отступать, но в его тылу уже трещали вражеские пулеметы. Русские отходили, огрызаясь огнем, сдерживая атаки немцев, отбрасывая их штыками. Два корпуса центра, которые сражались дольше и лучше всех, отступали последними и почти полностью пали жертвой германского обхода.
Потрясенный тем, что победоносный марш в сердце Германии обернулся сокрушительным поражением, генерал Самсонов застрелился в березовой роще у Вилленбурга.
Колонну, пробивавшуюся из вражеского окружения, возглавил генерал Клюев. Они пошли через пахнущий прелой листвой Комусинский лес, топча грибы, огибая муравейники, закрепились у реки.
Около пяти утра появились немецкие бригады. Плотные цепи неприятеля наши встретили картечным, пулеметным и ружейным огнем. Стреляли друг в друга в упор. Немецкая пехота не выдержала и, бросив орудия, обратилась в бегство, оставляя раненых и убитых.
В ночь на тридцатое августа отступавшие части русских внезапно ослепил луч прожектора. По приказу штабс-капитана Семечкина Макар и еще несколько штрафников выкатили два тяжелых пулемета и, когда вновь зашарил по росяной траве прожектор, стали долбить врага ураганным огнем.
Убитых было не менее, чем спасшихся. Стреляли, пока не кончились снаряды. Едва угас огонь, встали из черного дыма Стожаров Макар с Тимофеем Скворцовым, крестьянским пареньком с прозрачными голубыми глазами, Макар звал его «лапотник» – за то, что он и слыхом не слыхивал о грядущей рабоче-крестьянской революции, а тот почтительно именовал друга, хотя был его одногодка, по имени-отчеству: Макар Макарыч. В атаку поднялись и другие оставшиеся в живых солдаты – с ног до головы в саже, ополоумевшие от беспрерывного марша с боями, от бессонных ночей, они шли напролом, как медведи сквозь бурелом, и, конечно, вид имели устрашающий.
– Давай сюда, – орал Стожаров, – немецкий дьявол, злодей-кровопийца!! Я те башку откушу и каской закушу!
И снова враг бежал в панике, охваченный сомнениями в своей победе. И эту панику сеяла отступавшая, не поеная, не кормленая, полностью разгромленная, истребленная армия.
На подкрепление ландверским бригадам немцы бросили гарнизонную артиллерию: около двух сотен легких и тяжелых пушек, которые разом принялись палить со всех сторон. Казалось, растаявший тринадцатый корпус Клюева вместе с землей приподнят в воздух. Сама земная твердь горела под ногами, лишая всех остатков разума. На это русские отвечали редкими случайными выстрелами – отзываться на огонь противника было нечем.
Перед последней цепью германских пулеметов железный генерал Клюев дрогнул: он вынул из кармана кителя ослепительно белый платок и приказал своему ординарцу ехать к немцам с вестью о капитуляции. Двадцать тысяч русских солдат сдались неранеными по приказу Клюева.
Лишь отважный штабс-капитан Семечкин плюнул на генерала. И велел своим пробираться в лес за Мазурские озера.
– Сдурел, старый хрен, да мы сами с усами! – штабс-капитан Семечкин особо отличался по части ругательств. Чуть что – брызжет во все стороны ядовитой слюной.
На что он надеялся? Только на чудо, на каких-то ангелов, которые сумеют спасти его людей, вынесут на своих крыльях из этого месива, неразберихи и сумятицы и доставят в целости домой.
Доверившись кормчему, Макар закинул на плечи пустой мешок, тяжелую винтовку и побежал. Главное петлять, перебегать от сосны к сосне, пригибаясь к земле, выбирая тропки, заросшие травой, продираться сквозь колючие кустарники. Тикать отсюда, да и зачем ему эта Восточная Пруссия, погода дрянь, в деревнях – шаром покати. Единственное, что согревало душу, – огромные буки и грабы.
Макар в жизни не видал таких деревьев. Один старый бук шатром мог укрыть от дождя роту солдат, а то и целый взвод! Густыми кронами они уходили в облака, шумели на ветру, подобно морскому прибою, надували паруса. Звери и птицы попрятались от грохота снарядов: ни белки, ни барсука, даже олени водились в прусских лесах, да четверо суток не смолкала канонада. Макар за все время встретил одну полевку, которая грызла орешек, выковыряв его из колючей плюски. Он подобрал колючку, вытряхнул из нее орех и стал жадно грызть. Но от сырых буковых орехов у солдат разболелись животы. Тогда Тимофей, этакий молодец, придумал жарить орехи на углях в котелке.
Осоловелые существа, слившись с цветом пыли, подавали такие скудные признаки жизни, что можно было принять их за призраков. Они дремали в укрытии – то ли ожидая архангеловой трубы, то ли собираясь с силами, чтобы исчезнуть за плотной завесой дыма и тумана, раствориться во мгле Мазурских озер и болот.
Блиндаж был вырыт на скате лесистого холма. У подножья его дугой загибалась дорога, по ней двигались колонны пленных, конвоируемых в тыл. А на той стороне озера в травяном болоте виднелась изломанная линия окопов, где сидели немцы.
– А ну подъем! – сипло скомандовал Семечкин, простуженный, больной, он весь горел, как в лихорадке. – Бежим отсюда, ребята, не то нам тут амбец!
Макара не надо было упрашивать, краткий сон подкрепил его силы.
– За царя-батюшку – за блинами к матушке! – закричал Стожаров и побежал.
– Смотрите на этого неуставного, за ним – вперед! – приказал солдатам Семечкин.
Вода еще вскипала в озерах, снаряды били по переправам и холмам. Но бой уже кончался. Сухопарую фигуру Макара заметили немцы на том берегу и стали прицельно палить. Пули свистали близко, Макар завихлял, как заяц-русак, прыгнул за пень, но все-таки пуля его догнала и больно ударила в голень. Под грохот перестрелки Макар сполз в овраг, там Тимофей Скворцов порвал свою рубаху, перевязал друга и отволок на шинели в лесок.
