По моему мнению, они могли бы уничтожить все вооружения, которые смогли бы обнаружить, включая бомбардировщики Ил-28 и полк истребителей МиГ-21. Они могли бы уничтожить все за 10 минут. Как сказал господин Макнамара, у них было достаточно самолетов, чтобы уничтожить все. Одной эскадрильей из 12 или 20 самолетов они могли бы поразить любую важную цель. Только на одном авианосце может быть размещено от 80 до 100 самолетов. Удар по нашей территории мог повлечь за собой страшные последствия, так как на базах находились ракеты с ядерными боеголовками. В этих условиях мы имели полное право принимать любые решения, поэтому и запретили полеты на низкой высоте. Это понятно любому – и военному, и гражданскому.
Затем Фидель Кастро, очевидно, под впечатлением утреннего выступления Серго Микояна, поделился с собравшимися своими воспоминаниями об Анастасе Ивановиче Микояне, отношениями с которым он очень дорожил.
– Микоян был первым советским гражданином, – отметил Фидель, – посетившим Кубу в феврале 1960 года. Для перемещения по территории страны он предпочел советский вертолет. С этим связана забавная история, которую я хотел бы рассказать. Мы встретили Микояна со всем радушием – как и полагается встречать дорогого гостя. Вместе мы облетели весь остров, побывали на Пинар-дель-Рио. Всюду мы летали на вертолете Микояна. Затем мы отправились на остров Хувентуд – излюбленное место туристов, где в то время практически никого не было. Там чуть было не произошла катастрофа. В поисках нужного места пилот летел на восток в то время, когда нужно было лететь на север. Горючего у нас было только до места назначения. Мы летели в направлении какого-то маяка, и я сказал Микояну, что скоро мы упадем в море. С картой в руках я говорил ему, что мы летим в сторону моря. Тогда я по-настоящему обеспокоился и был готов заставить его лететь на север даже с помощью оружия. Мне приходилось выбирать между протоколом и смертью.
Я подошел к Микояну и сказал, что отлично знаю эти места, что мы должны лететь на север, иначе упадем в море. Я попросил его, чтобы он приказал пилоту лететь на север, так как если мы упадем, то хотя бы угодим на землю.
Микоян подошел к пилоту и приказал лететь на север. Когда мы полетели туда, мы не знали, будет ли там удобное для посадки место, и просто чудом приземлились в болотах Сапаты. У нас оставалось топлива только на 5-10 минут полета.
На следующий день, насколько это было возможно быстро, мы вылетели в Сантьяго, куда и прилетели поздно ночью. Нас никто не встречал. На ужин у нас была только одна банка сардин. Микоян был человеком простым. Долго не раздумывая, он снял одежду и побежал купаться в море. Мы стояли неподвижно, наблюдая за ним. Вот такое было приключение!
Но самое смешное имело место лет через двадцать-двадцать пять, когда из Москвы в наш адрес поступило послание, в котором нам советовали не использовать вертолеты для перевозки ответственных руководителей, так как считали это опасным.
Мы всегда умели пользоваться вертолетами и пользовались ими эффективно. У нас практически никогда не было несчастных случаев. Когда пришло это послание, наши вертолеты были уже в пять раз современнее и надежнее того, на котором прилетел Микоян и на котором мы облетели остров.
Встречи с Микояном всегда проходили в дружественной, здоровой обстановке. Он был человеком благородным, всегда приезжал лично, даже если нам нужно было обсудить не совсем приятные вопросы. Мы знали, что он был нашим другом. С ним можно было прийти к соглашению, особенно когда вопрос коснулся проведения проверок на нашей территории. Он всегда был верен своему слову и сдерживал обещания.
Я также встречался со своим другом У Таном, который в то время был Генеральным секретарем ООН. Основной темой для обсуждений было проведение проверок на территорий Кубы. Встреча с У Таном проходила в дружественной обстановке. Мы изложили ему свою точку зрения и выразили желание сотрудничать, если не будут проводиться проверки на нашей территории. В этом случае открытие огня по низколетящим самолетам будет приостановлено. Этот вопрос был согласован с Микояном.
Затем мы снова встретились с У Таном, после чего было принято окончательное решение о прекращении ведения огня по американским самолетам. Но американцы нарушили договоренность полетом своего U-2, после чего приказ снова вступил в силу. Так повторялось несколько раз.
Никто не хотел войны. Я знал, к чему может привести ведение огня по американским самолетам. Об этом мы сообщили Микояну, который тогда находился на Кубе. Это был острый вопрос, потому что американцы уже взяли в привычку летать над нашей территорией, когда и где им этого хотелось. Я знал американцев, я знал их военных, знал их руководство и их манеры. Если бы мы не остановили полеты на низкой высоте, то они бы нам даже в футбол не дали поиграть, летая над нашими стадионами.
Я и сам, без помощи Микояна, понимал, что необходимо вывозить ракеты с территории Кубы. Вопрос был ясен, оставалось только погрузить их на корабли. Другое дело – проверки. Микоян в это время находился на Кубе, и мы встретились с ним. Мы были против проведения проверок на нашей территории. Такая позиция была ответом на единолично принятое решение СССР о вывозе ракет с нашей территории.
Этот период совпал с печальным моментом в жизни Микояна, связанным со смертью его супруги. Мы сразу же выразили ему наши соболезнования и заявили, что он может ехать на похороны. До его возвращения мы обязались не принимать никаких решений. Микоян был очень привязан к своей семье. Он сильно переживал и даже плакал, получив известие о кончине супруги. И все же Анастас Иванович решил остаться.
Когда Микоян приехал сообщить нам о принятом в Москве решении вывести все развернутое на Кубе ядерное оружие, мы задали ему вопрос о самолетах Ил-28. Дело в том, что это были обычные бомбардировщики, а не самолеты – носители ядерного оружия. Мы не задавали Микояну никаких вопросов о ракетах: решение по ним уже состоялось. А вот судьба Ил-28 оставалась неясной.
Мы спросили Микояна, собирается ли советская сторона выводить самолеты Ил-28. Он ответил отрицательно – самолеты в соглашение не были включены. Тогда я спросил, как на это отреагируют американцы. Микоян ответил: «К черту этих американцев!» В таком же духе он ответил еще на несколько подобных уточняющих вопросов.
После этого он получает указания из Москвы о выводе Ил-28.
Все, что происходило тогда в те дни, вызывало у нас большой протест. Каждый день мы получали требование за требованием. Зачем было проделывать такую тяжелую работу, обороняя эти ракеты, если для их вывоза понадобилось только одно решение.
Своим протестом мы никоим образом не хотели обидеть Микояна. Мы прекрасно понимали сложившуюся ситуацию. Однако хочу напомнить, что так же сильно протестовала и Турция, на территории которой были размещены американские ракеты. Турки заняли принципиальную позицию по этому вопросу, и американцы с пониманием отнеслись к их протесту. США вообще не вели речь о вывозе ракет с территории Турции – об этом говорил только Хрущев.
Наша резко негативная реакция привела к тому, что, когда возобновились бреющие полеты американских самолетов, нами было принято решение открывать по ним огонь. Я рассказал о нашем намерении Микояну, который без промедления сообщил правительствам СССР и США о нашем намерении открывать огонь по низколетящим самолетам. Наши действия были логичными, потому что главной целью американцев была деморализация нашего населения и установление своего порядка. Наше намерение носило угрожающий характер, поэтому американцы разумно приостановили бреющие полеты своих самолетов. Как Микоян, так и руководство США понимали, что мы не блефуем. В той ситуации нам нечего было терять, и мы намерены были довести дело до конца.
