В воскресенье 13 октября 1946 года в 12.30 пополудни приговоренным сообщают, что их ходатайства о помиловании отклонены Контрольным советом союзников.
Герман Геринг и Рудольф Гесс отказались ходатайствовать о помиловании. За них, несмотря на отказ, защитники все равно отправили ходатайства.
Просьба генерал-фельдмаршала Кейтеля и генерал-полковника Йодля о замене смертной казни через повешение расстрелом также была отклонена. Победители желали видеть, как их побежденные противники гибнут на виселице.
Рейхсмаршал Герман Геринг не доставляет им такого удовольствия. Он убивает себя сам, приняв в камере капсулу с ядом.
Когда генерал-полковнику Йодлю в его камере сообщают об отклонении Контрольным советом его прошения о помиловании, он встает, как это приписывает тюремный порядок, застегивает воротник своего серого солдатского мундира, выпрямляется – руки за спиной, ноги расставлены – у стены под двойным зарешеченным окном камеры. После слов американского офицера: «Контрольный совет отклонил ваше ходатайство о помиловании» – генерал-полковник слегка кланяется и спокойно отвечает: «Такое решение для меня честь».
«Теперь моя участь, наконец, известна, – написал он жене, – наступила полная ясность, можно идти:
И все-таки моя песня звучит,
Звуки звенят вокруг,
Как палочки стучат по барабану,
Терум, тум, тум, терум».
В другом письме есть такая фраза: «Однажды мой дух придет, чтобы постучаться в двери приспособленцев…».
Во время написания этих строк генерал-полковник Йодль наверняка вспоминал всех тех достойных сожаления свидетелей обвинения, которые поспешили предоставить себя в распоряжение суда мести, при этом не испытывая никаких угрызений совести и обременяя своих прежних товарищей частично, мягко говоря, субъективными показаниями.
Прощание
За несколько дней до повешения женам приговоренных к смерти «великодушно» разрешают попрощаться со своими мужьями. Верным спутникам жизни предстояло в последний раз увидеться, обменяться прощальными словами. Перегородка из стекла и металлической сетки гарантирует невозможность личного контакта. Никаких последних рукопожатий и объятий. Осужденные генералы скованы со своими охранниками. Даже в другой части «переговорной комнаты», где находились родственники, выставлен караул. И так же как в тюремных камерах, здесь установили скрытые микрофоны.
Последнее свидание фрау Луизы Йодль состоялось 12 октября. В тот же вечер генерал-полковник пишет ей письмо. В нем невинно осужденный, ожидающий смерти человек выражает свои чувства с удивительной поэтичностью и трогательной искренностью.
«Я снова шлю тебе мой вечерний привет. Уже поздно, и я смертельно устал. Ласковое октябрьское солнце еще раз заглянуло ко мне в камеру, скользнуло неяркими лучами по моим ладоням, и я, уже лежа в постели, снова порадовался жизни. Хорошо быть ребенком, юношей, мужчиной. Мне не придется узнать, что такое старческое угасание.
Как и многие, я читал о последних днях и часах людей, ожидавших неминуемой смерти. Но, как и многое в жизни, постичь сильнейшие переживания человек может, только пройдя через них сам, а чтобы выразить их словами, которые заставили бы всех живущих содрогнуться перед неземным сиянием этих священных часов, надо быть поэтом. А я не поэт, я простой солдат. Но твоя любовь знает и почувствует все то, что я не в силах облечь в слова. Я чувствую абсурдность того, что должен с тобой проститься, и в то же время ко мне пришло некое ощущение освобождения. В нашей жизни все повторяется: на смену уходящей зиме, напоследок разбрасывающей сверкающие льдинки, всегда приходит весна. А в моей жизни больше ничто не повторится. Я слышу орган, и моя тоска снова тянет к тебе свои крылья». (Немецкий солдатский календарь, 1961).
Последнее письмо перед повешением – точный час его смерти неизвестен – генерал-полковник Йодль написал 15 октября. В нем сказано:
«Наше прощание не должно стать похожим на горный обвал. Пусть оно станет прекрасным разговором двух любящих сердец или завершающим аккордом изумительного оркестра. Мне было очень тяжело читать твои последние слова, и я не мог сдержать слез. Ибо, когда чувствуешь такую сильную любовь к жене и подруге, расставаться нелегко. И все же я тверд и спокоен и на прощание хочу сказать тебе следующее:
Ты должна любить, творить добро и помогать нуждающимся, так же как все, кто мне писал, будут помогать тебе.
Ты должна не отгораживаться от жизни, а идти по жизни, как и раньше, с гордо поднятой головой.
Ты не должна слишком думать обо мне, о том, каким я был и хотел стать.
Ты должна знать и верить, что я работал, сражался и погиб за Германию, а не за ее последнего политика.
Ты должна верить, что я умер мужественно и мой последний путь был не чем иным, как путем к свободе.
Ты должна найти в себе покой и свободу и верить в то, что для меня не могло быть лучшего и более достойного конца, чем этот, ибо в наше время сожаления достойны не павшие, а живущие.
Ты должна высоко нести честь моего имени и всего, что с ним связано: мужества, жизненной силы, любви к родине и нашим горам…
[27]
Что ж, я мог бы писать и дальше, но в моих ушах уже звучит хорошо знакомая мелодия – сигнал вечерней зори пехоте. Очень тихая старая известная песня, ты слышишь ее, моя любимая? У меня были товарищи… Я благословляю моих любимых, я отдаю честь моим товарищам. Я благословляю мою вечную Германию!»
11 немцев – члены немецкого правительства и солдаты высшего командного состава армии – в ту ночь ожидают смерти. Уже несколько дней приняты усиленные меры предосторожности. Из гимнастического зала до тюремных камер доносится глухой стук. Там день и ночь кипела работа. Сооружали виселицу.
Ночь убийства
Международный трибунал победителей назначил приведение приговора в исполнение на ночь 16 октября. Рейхсмаршал Герман Геринг, который уже во время слушания дела неоднократно ставил обвинителей и судью, использовавших одностороннее представление доказательств, в затруднительное положение, был готов устроить последний подвох суду мести. В 22.45 он совершил самоубийство, раскусив ампулу с цианидом.
Около 23 часов приобретший сомнительную известность американский полковник Эндрюс в сопровождении других офицеров, переводчиков, баварского премьер-министра Вильгельма Хегнера и генерального прокурора Нюрнберга Якоба Лейстнера проходит по камерам заключенных и зачитывает им еще раз смертный приговор. Затем всех осужденных заковывают – чтобы больше не было самоубийств. Приговоренным к смерти даже пришлось есть свой обед в наручниках.
Доктор Хегнер, спешно возвращенный американской стороной из швейцарской ссылки на пост баварского премьера, участвует в казни по желанию своих покровителей как «свидетель от немецкого народа» – так его роль официально называют оккупанты. В своей книге «Трудный свидетель» доктор Хегнер так описывает казнь:
