Он хотел все знать и всем заниматься, был способен вынести решение без промедления и задержки. Пусть обращаются с малейшим вопросом прямо к нему, без обходных путей и уловок, лишь бы ничто не оставалось в тени. Человек, говорящий слишком много слов и принимающий избыток предосторожностей, казался ему либо посредственностью, либо обманщиком: «У меня женская натура: когда мне что-нибудь говорят непонятными словами, я тотчас хочу знать, в чем тут дело». Многие законники, поднаторевшие в длинных речах и искусстве скрывать главное, его раздражали. Он постоянно требовал точных донесений, цифр, «уведомлений»; ему нужны были подтверждения или конкретные результаты. Заставлять его ждать и излагать ему дело шаг за шагом значило водить его за нос.
Король говорил ясно и не выбирал выражений, громко отчитывал и без труда находил слова, причинявшие боль или взбадривавшие умеренных. Отсюда эта грубость, даже вульгарность, часто свойственная его тону. Можно посчитать его резким, жестоким и получающим от этого удовольствие. В 1480 году сенешаль Пуату спросил у него, как наказать некоего Юссона, который без всякого права утверждал, что является королевским уполномоченным, и «чинил многое зло». Людовик такого не знал («Кто таков этот Юссон?»), но знал, что он с ним сделает: «Пришлите его ко мне, связанного по рукам и ногам и под надежной охраной, дабы не сбежал»; пришлите мне также сведения, свидетельствующие против него, «чтобы подготовить свадьбу этого пройдохи с виселицей».
Властвовать и побеждать! Прежде всего совладать с самим собой: «Гораздо труднее уметь управлять своей волей, нежели повелевать миром от Востока до Запада». И держать своих людей в кулаке, чтобы оставались верны любой ценой: «Должно многое сделать, дабы иметь добрых судей и воевод, скромных и мудрых, сильных, честных и справедливых». Разумеется, не строя себе иллюзий: «Поелику нельзя сыскать людей, обладающих всеми добродетелями, ведь не каждая белая птица — лебедь, пусть будут хотя бы верными, честными и надежными и не польстятся на мзду».
Отличался ли Людовик, король Франции, по своей природе от других государей того времени? Предпринять «антропологическое» исследование этой личности наверняка возможно и даже занимательно. По меньшей мере, для того, кто знает, как это сделать, и хоть немного доверяет попыткам, которые много лет назад считались передовыми, а теперь могут выйти из моды. Для этого нужен особый та-лант. Однако не мешает вспомнить хотя бы о стечении обстоятельств, способствовавших политическому образованию Людовика — дофина, а потом короля. Он несколько лет прожил в Дофине и беспрестанно создавал союзы или затевал интриги в Италии, находился в курсе политической борьбы и заговоров, посылал на Апеннины посольства и представительства. Он сохранил близкие отношения со своей матерью Марией Анжуйской, дочерью Людовика II и сестрой короля Рене — двух людей, которые, сначала один, а потом другой, думали лишь о завоевании королевства Неаполь, отправлялись в походы во главе своих войск и искали себе сообщников, в частности, во Флоренции. После Людовика VI, женившегося в 1115 году на Аделаиде Савойской, Людовик XI стал первым из французских королей, взявших в жены девушку из итальянской фамилии. Хотя герцоги Савойские и не играли на Апеннинах, в лигах и конфликтах да и в меценатстве такой большой (или столь же хорошо известной) роли, как другие правители или так называемые торговые «республики», роль их все же была значительной. Бонна Савойская, сестра французской королевы Шарлотты, в 1468 году вышла замуж за Галеаццо Сфорца; став в 1476 году опекуншей своего юного сына Джан-Галеаццо, она вступила в суровую и кровавую борьбу с Лодовико Моро — борьбу, в которой Людовик XI выступал арбитром, на самом деле стремясь навязать свое решение.
То, что Шарлотта не оказывала никакого влияния на короля, еще надо доказать, ибо хронисты и историки постоянно о ней забывали, и мы практически ничего не знаем о ее деятельности. Однако интерес короля к ее семье не вызывает никакого сомнения: он из кожи вон лез, чтобы пристроить девушек как подобает. Агнесса, сестра Шарлотты, в 1466 году вышла замуж за Франсуа Орлеанского, сына Дюнуа и Марии д'Аркур, а другая сестра, Мария, — за Людовика Люксембургского, графа де Сен-Поля. Их брат Амедей IX, герцог Савойский с 1465 года, женился на Иоланде, сестре короля Людовика, а мир между Неаполем и папой с одной стороны и Медичи с другой был заключен только благодаря брачному союзу, устроенному королем, между Анной, дочерью Амедея и Иоланды, и Фредериком, сыном неаполитанского короля Фердинанда.
Можно ли понять политику Людовика XI, его манеру вести дела, не обратившись к его связям с Италией? По словам одного миланского посла, «складывается впечатление, что он всю жизнь прожил в Италии и был там воспитан». Хотя он ни разу там не бывал и не водил туда армию, он конечно же многому научился у итальянских правителей, заочно «посещая» их дворы посредством писем и своих посланников. Искусство вести переговоры, умалчивать и обольщать, которое признавали за ним все его современники, выражая по этому поводу восхищение, горечь или презрение, было не слишком свойственно французским государям. Так же как и склонность не придавать большого значения данному слову и вести игру без всяких правил и всякого стыда.
Макиавеллизм? Без всякого сомнения... Просто удивительно, что маленькая книжица Никколо Макиавелли «Государь», законченная в 1513 году, имела такой успех (правда, запоздалый), ведь автор говорит в ней самые обычные вещи. Книга написана довольно путано, и из нее в основном вынесли уроки цинизма: следует ли в самом деле держать свое слово? Ведь государи, совершившие великие дела, лучше всех умели обманывать своих соседей и хитростью оплетать умы людей. Те же, кто лишь хочет «строить из себя льва» и ни в чем не знает толку, не имеют никаких шансов на победу. Нужно всегда скрывать свои мысли, «расцвечивать» свои слова и рассчитывать на безграничную людскую наивность: «Обманщик всегда наткнется на кого-нибудь, кто его проведет». Разумеется... Но непонятно, как Макиавелли может делать вид, будто сам все это открыл, и принимать за образец своих современников — Цезаря Борджа и папу Александра VI («который только и делал, что водил всех за нос»), тогда как столько людей в Италии гораздо раньше с блеском овладели этим ремеслом. В портретном ряду государственных деятелей — расчетливых, оправдывающих все свои подлые маневры конечным результатом, — король Людовик занимает свое место по праву; он мог бы стать источником вдохновения для автора какого-нибудь «Государя», трактата о политическом искусстве, имел все шансы появиться на свет почти за полвека до макиавеллиевского.
Из Италии он вынес и другой урок — жестокой, беспощадной войны, полной противоположности войнам феодалов прошлого, волей-неволей вынужденных щадить слабых и бедных. Теперь война, недорогая и бесчестная, настигала все население — женщин, детей и беззащитных мужчин. За примером, разумеется, следует обратиться к кровавым конфликтам, которые, особенно в Италии XIII века, вспыхивали каждый раз между разными партиями, стремящимися захватить власть и полностью истребить противника. Нанимать профессиональные войска (в том числе кутильеров), чтобы сжигать поля и дома, вырубать виноградники и фруктовые сады, становилось обычным делом. А еще — в вечер после победного штурма перебить осажденных, обращаться с побежденными врагами как с мятежниками, изменниками и предателями, повинными во всех грехах, которых следует отлучить от Церкви, унизить и покарать без всякого удержу. Об этих буйствах в летописях говорится без утайки, и короля называют их главным распорядителем. Зато История о них умалчивает. Боясь, что ей придется, осудить эту «современность», которой было уготовано столь великое будущее?
