3. Чистки, «переселение народов»
Длительные осады, измены, пережитые страх и ужас, а главное — ожесточение карательных акций и повсеместные казни виновных лишь в том, что они хорошо сражались, оставляли горькие воспоминания. Более того, королевские чиновники, правители областей и городов, которые только что были взяты силой, сталкивались не только с озлоблением и жаждой мести, но и с яростным сопротивлением со стороны населения, привязанного к долгому прошлому, своим традициям, старавшегося сохранить некоторые привилегии и не желавшего терпеть над собой королевскую администрацию, которая была покруче прежних. «Французской» партии не удавалось взять верх сразу. Противников, захваченных с оружием в руках, смутьянов, бунтовавших народ и вызывавших беспорядки, должным образом карали. Прочие же, в большинстве своем мастеровые, землепашцы и виноделы, возчики и мелкие торговцы, которых было гораздо больше, все еще представляли реальную опасность, будучи враждебны к государю, который хотел, чтобы его политика аннексии проводилась четко и без задержки.
Людовик принял продуманное решение изгонять недовольных из города, чтобы там оставались только лояльные подданные, и даже обновить население, поселив в захваченном городе мужчин, женщин и детей из других мест. В 1475 году он метал громы и молнии в адрес своих военачальников, в особенности Жана Дайона, которые приняли капитуляцию Перпиньяна на чересчур мягких условиях, предоставив жителям четыре месяца на то, чтобы решить: останутся они или уедут, забрав с собой движимое имущество. Король отстранил Дайона, назначил вместо него Эмбера де Батарне, велев никому не давать спуску, и приказал ему, а также губернатору Бофилю де Жюжу изгнать из города побольше народа. Стимулируя их усердие, он позволил им присвоить все, что будет конфисковано «у тех, кого выставят вон, пока вы будете там». И тот и другой, лучше разбиравшиеся в обстановке, воспротивились приказу и путем долгого обмена письмами в конце концов убедили короля изгнать только знать и «главных» изменников. При том условии, что ни один мятежник и смутьян не избегнет наказания: «Велите записать на одну бумагу всех, кто отныне останется под надзором в городе», а вожаков, настраивавших народ против короля и воевавших с ним, «выбросить вон». Батарне действительно составил список из примерно двухсот подозреваемых, распределив их по профессиям (башмачники, торговцы, ткачи, нотариусы) и дав каждому оценку его поведения или намерений («дурные», «весьма дурные»). Король настаивал, не отступал: не советуйтесь с Бофилем, чересчур склонным к прощению и успокоению; велите разграбить дома тех, кого вы изгоняете, особенно Антуана Вивье и прочих главных изменников; постараемся вместе проследить за тем, чтобы там поселились только надежные люди. В Париж явилось большое число соискателей должностей, но «уверяю вас, что я не дам ни одной», выбирать будете вы, «и составьте из них хорошую шайку против арагонского короля». Он постоянно читал нотации: например, корил за то, что Батарне оставил при себе Иона дю Фу («Не удивляйтесь же тому, как сильно я разгневан!»); мессир Ион — такой же предатель, как и перпиньянские нотабли, это «один из злейших изменников в сем королевстве... вам должно быть хитрее него, ежели вы радеете о своей пользе и хотите подмять его под себя».
В Бургундии после бунтов 1477—1478 годов Жану Блоссе, сенешалю Нормандии, и его главному казначею Ренье поручили провести репрессии с четким приказанием, в особенности в Дижоне, заселить города новыми людьми и выгнать всех, кто заведомо «не является нашими добрыми и верными подданными»; и даже «изгнать из оного града как можно скорее жен всех тех, кто находится в отлучке». Последовали многочисленные аресты, суды, изгнания, конфискация имущества, причем большинство осужденных были бедняками или мелкими ремесленниками — бочарами, виноделами, башмачниками, ножовщиками, кондитерами... И все же город не покорился; сторонники Марии Бургундской и недовольные волновались при известиях о боях во Франш-Конте, об измене принца Оранского, о его первых успехах, о мятежах в Боне. Король отправил туда Эмбера де Батарне с Жаном де Бодрикуром, бальи Шомона, в помощь губернатору Бургундии Шарлю д'Амбуазу. Одновременно он выделил двенадцать тысяч ливров на восстановление и укрепление городских оборонительных сооружений, а один из ордонансов объявлял преступлением — оскорблением величия — недонесение о заговоре (22 декабря 1477 года). Полгода спустя, в июне, на всех перекрестках объявили, что из города будут изгнаны все, в отношении кого могут возникнуть подозрения.
Заселение Арраса назначенными семьями, осуществлявшееся всеми городами в королевстве, даже из Лангедока, было, несомненно, самым обширным и тяжелым переселением из всех, бывших до того и, возможно, впоследствии: в общем и целом были изгнаны со своих мест двенадцать тысяч человек. Переселение окончилось полной неудачей.
Аррас был захвачен 17 марта 1477 года, несмотря на последнюю попытку спасти его, предпринятую бургундским капитаном Филиппом д'Арси. Людовик XI вступил в город во главе крупных сил и с большой свитой, но репрессии поначалу были не слишком большими. За пятьдесят тысяч золотых экю король предоставил городу грамоты о помиловании и позволил наиболее провинившимся его покинуть. Многочисленные нотабли, купцы и суконщики по доброй воле оставили город и укрылись в Лилле или Рубе. Мастера-ткачи открыли свои мастерские в Ренне. Король ничего больше и не требовал. Но 15 мая 1479 года он обвинил оставшихся в желании сдаться австрийцам и приказал ввести в город гарнизон в восемьсот копий, а затем выставить из Арраса его жителей, чтобы заселить его добрыми и верными подданными из других городов королевства. Приговоренным к депортации назначили для проживания Амьен, Сан-лис, Компьен, Париж и Тур.
Находясь 25 мая в аббатстве Сен-Вааст, а потом в Шато-Ландоне 2 июня, Людовик издал распоряжения, чтобы запустить огромную административную и финансовую машину, которая должна была решить, из каких общин брать людей и сколько, изучить их кандидатуры, доставить и разместить — по возможности, неплохо, а главное — вытребовать у общин средства, необходимые для столь масштабного переселения. Все завертелось очень быстро. Собрание, открывшееся в Париже уже 12 июня под председательством Филиппа Люилье, губернатора крепости Сент-Антуан, и купеческого старшины Анри де Ливра, назначило комиссаров, которые должны были заседать в Париже, Туре, Лионе, Руане и Сен-Жан-д'Анжели. Им предстояло решить, каким образом три тысячи семей мастеровых, способных прокормиться своим ремеслом, будут выделены краями и городами королевства. Неизвестно, каковы были критерии отбора: комиссары не издали никаких правил и не дали по этому поводу никаких объяснений. Без сомнения, учитывалась не только величина населения края или города, но и другие, не оговоренные факторы, которые многим могли показаться произвольными.
Во всяком случае, эти решения вызвали бурю протеста. Повсюду говорили о суровых временах, о бедности людей, об опасности упадка ремесла, обвиняли соседей в мошенничестве и уловках. Комиссарам неоднократно пришлось смягчать свои требования. Париж пользовался значительными послаблениями: ему было позволено назначить только триста семей, тогда как Орлеану — семьдесят, Туру — пятьдесят, Анжеру — тридцать, Эвре — двадцать пять. Малые города тоже были подвергнуты людским поборам очень неравномерно. Труа должен был отдать половину из девяноста четырех хозяев в своей округе. В Нижней Оверни данью обложили только Клермон, Монферан, Кюссе и Сен-Пурсен. Но в Верхнем и Нижнем Лангедоке сто семьдесят семей забрали из шестидесяти семи населенных пунктов.
