Покровительство предпринимателям, некачественный товар, заранее установленные и завышенные цены, насильственный сбыт — налицо все пороки и злоупотребления плановой государственной экономики, управляемой сверху королевскими комиссарами или финансистами, которые брали должности на откуп; всем им приходилось исполнять приказы, попирая законы рынка. Сукна из Франшиза, по счастью, не слишком многочисленные, стояли вне конкуренции.
Авантюра с перезаселением Арраса вызвала только ропот, жалобы и неприятие. Депортированные мечтали только о том, чтобы вернуться домой, к оставленному там имуществу; в родном городе у них оставались друзья, даже сообщники, которые держали их в курсе событий и поддерживали в них надежду на возвращение. Франшиз не получил такого населения, какого хотел король. Города королевства не на-брали столько переселенцев, сколько требовалось; в путь отбыли не все, и, несмотря на предосторожности, принятые в пути, некоторые не уехали далеко и вернулись обратно. Королевским комиссарам приходилось возвращаться в разные края, в частности в Лангедок, чтобы решить проблемы и снизить свои требования. Городские общины влезли в большие долги, чтобы покрыть первые расходы — на переезд и пособия, а «гости» от короля часто заставляли их нести непосильные траты за размещение и проживание «несамодостаточных».
Переселенцы уезжали с тяжелым сердцем, вынужденные в несколько дней собрать все имущество, которое они могли увезти с собой, и отправиться в путь в далекий край, о котором они ничего не знали, язык и обычаи которого были им неизвестны, в город, который только недавно был завоеван и вокруг которого еще рыскали враги и разбойники. Покинуть родной город, чтобы отправиться в другой, где им постоянно приходилось быть начеку, запершись в крепостных стенах, в этот Франшиз, занятый многочисленным гарнизоном жандармов, которых небеспочвенно обвиняли в обирании горожан, — это было великим несчастьем. Не могло быть и речи о том, чтобы выбрать для переселения осужденных или даже маргиналов или подозреваемых в каких-либо проступках, и переселенцы, верные подданные, которых было не в чем упрекнуть, подвергались тем же невзгодам, что и «мятежники», изгнанные из Арраса. Но те хотя бы недалеко уехали от своего города.
«Переселение» явно стало неудачей: денег не хватало, продовольствие поступало в небольших количествах и по высоким ценам; окрестные поля, некогда засеянные хлебом, превратились в целину, большую часть города предстояло восстановить. Купцы, хоть и получающие помощь от королевских «бирж», там не задерживались. Что до народа, мастеровых — трудно себе представить, что они, уехавшие небольшими группами, самое большее, в несколько десятков человек, из самых разных мест, легко ужились бы с другими, прибывшими из городов и областей, таких же чуждых для них, как и Аррас и Артуа. Это не было простым перемещением населения, чтобы заменить одних другими. Это было суровое принуждение, навязанное людям с разными корнями, чтобы переплавить их в одну общину, рискованное, вернее, безрассудное предприятие, проведенное государственными чиновниками, которые все решали сами и распределяли взносы, но мало заботились о том, чтобы гарантировать переселенцам достойные условия проживания.
Поэтому злосчастная попытка колонизации продлилась недолго. Уже в декабре 1482 года беглецам, поселившимся в землях Максимилиана и депортированным во французские города, разрешили вернуться. Многим из них вернули имущество. На Рождество, под звон всех городских колоколов, монахи из Сен-Вааста возвратились в свое аббатство, изгнав оттуда чужаков. Несколько юристов и купцов снова поселились в своем городе, которому вернули прежнее название. После смерти короля Людовика Карл VIII тотчас отпустил на все четыре стороны переселенцев, силой привезенных в Аррас, позволив им вернуться на родину или уехать в другие места, куда пожелают, «дабы жены и дети их могли лучше жить и снискать себе все насущное».
Эта жестокая, гнусная война короля Людовика XI была во всем противоположна войнам «феодальных» времен, отличаясь от них и платной службой, и более четкой организацией воинов под одной властью, и большей численностью войск, и использованием пушек, но главное (хотя об этом нечасто упоминают) — отношением к борьбе. Как не вспомнить, чтобы в полной мере оценить произошедшие изменения, о «Божьем мире» Средневековья, появившемся около тысячного года, по которому — именно во Франции — было запрещено нападать на слабых, женщин и детей, на крестьян, на их дома и урожай? Эти перемирия, строго соблюдавшиеся епископами и городскими главами, сурово каравшими вельмож, которые их нарушали, уже казались признаком другой эпохи, воспоминаниями об ином восприятии войны. В 1460—1480-е годы король-полководец намеренно намечал, во имя государственных интересов, в первые жертвы слабых, которых раньше оберегали. Епископы молчали, моралисты говорили об этом, только если принадлежали к противоположному лагерю. Верность государю и служба государству были важнее всего. Вплоть до того, чтобы одним махом стереть прошлое целого города, лишив его исконного названия и наделив другим, нелепым и полностью лишенным смысла, и в несколько дней изгнать из его стен почти всех жителей. А потом волюнтаристским решением устроить переселение семей, которым хотелось всего-навсего спокойно жить у себя дома, в родных стенах, рядом с родственниками и друзьями, и принудить их сосуществовать вдали от родных мест, в неведомом краю, с другими депортированными, которых они до того и знать не знали. В конечном счете такая политическая чистка завершилась жалким фиаско, и это говорит о том, что еще не все было тогда возможно.
Часть шестая. ЛЮДОВИК XI ПРЕД ЦЕРКОВЬЮ И БОГОМ
Глава первая. ХРИСТИАННЕЙШИЙ КОРОЛЬ
Людовик XI, конечно, не заслужил такой же репутации благочестивого государя, поборника справедливости и заступника слабых и обездоленных, как Людовик Святой. Хотя он называл себя «христианнейшим королем» и неоднократно и громко требовал для себя этого титула на заседаниях Совета и в Риме через своих послов, это было чистой политикой. Он взывал к прошлому, говорил о Хлодвиге и Карле Великом — покровителях Церкви и защитниках веры от еретиков и неверных. Напоминал, что все французские короли обладали божественным правом, никогда не избирались пэрами, а становились помазанниками от отца к сыну; говорил о их способности исцелять больных, о Святой Ампуле
[13], о цветках лилии и королевской хоругви, ниспосланных с небес. Эти чудеса и Божий промысел неоднократно фигурировали во всякого рода сочинениях и на иллюстрациях к благочестивым книгам, а также в речах ученых богословов, решительных сторонников галликанской доктрины; они видели в них аргументы, чтобы противостоять папе и отстаивать свое право на некоторую независимость.
В одном часослове, написанном и разукрашенном в 1423 году — году рождения Людовика, — имелась прекрасная иллюстрация в лист на эту тему. На ней был изображен
