«Сегодня утром мы беседовали с несколькими интеллектуалами, до сих пор не имевшими особых связей с Французской демократической конфедерацией труда. Им хотелось, чтобы во Франции рабочие и интеллектуалы образовали силу наподобие той, что определяла деятельность „Солидарности“»
[505].
Первая встреча была назначена на 16 декабря и должна была состояться в шесть часов вечера в помещении Французской демократической конфедерации труда (улица Кадет, 9-й аррондисман Парижа). На ней присутствовали многие лидеры центрального профсоюза, в том числе и Эдмон Мер. Впрочем, он быстро ушел, так как его должен был принять премьер-министр. Из интеллектуалов пришли Мишель Фуко, Пьер Бурдьё, математик Анри Картан, а также ученые, близкие к Французской демократической конфедерации труда — Ален Турен, Жак Жюллиар, Пьер Розанваллон… Бурдьё настаивает на необходимости постоянного сотрудничества профсоюза с группой интеллектуалов, присутствовавших на встрече, что могло бы позволить немедленно откликаться на актуальные проблемы. Фуко предлагает создать информационный центр или пресс-агентство для сбора, фильтрации и распространения сведений разного характера — политического, юридического и т. д., — касающихся Польши.
На другой день — 22 декабря — состоялся второй раунд. Был составлен текст, который предполагалось распространить через несколько дней. Это собрание проходило в главном бюро профсоюза (сквер Монтолон всё в том же 9-м аррондисмане). Речь уже не шла о встрече в узком кругу. В зале собралось около сотни людей. На трибуне — Эдмон Мер, Пьер Бурдьё, Мишель Фуко, Жак Шерек… Математик Лоран Шварц зачитал резолюцию, подготовленную несколько дней назад: «Осуждения насилия недостаточно… Нужно присоединиться к борьбе польского народа». Затем было объявлено об операции «бадж»: маленькие белые треугольники с красными буквами — аббревиатурой названия «Солидарность» — вскоре расцветят лацканы пиджаков и пальто. Фуко будет носить значок много месяцев. В то утро он произнес длинную речь: «Нам предстоит долгая работа, и мы должны проявлять последовательность. Первая проблема — это информация. Нельзя допустить, чтобы задушили голос „Солидарности“. Поэтому следует отнестись с вниманием к предложению предоставить „Солидарности“ пресс-агентство, которое выпускало бы ежедневный информационный бюллетень». Фуко предлагает также отправить в Польшу делегацию юристов и врачей и упоминает проекты организации «Врачи мира», в том числе операцию «Уагеоуоте».
За этим собранием последовала серия встреч на факультете Жюсье. 20 февраля там прошел День Польши. Главная тема — отношения Востока и Запада. Мишель Фуко прилежно посещает все встречи, присутствует он и на Дне Польши, собравшем многие сотни человек.
Однако некоторые участники заседаний начинают задаваться вопросом о природе отношений с Французской демократической конфедерацией труда и даже сомневаться в их целесообразности. Скандал разразился внезапно, незадолго до Дня Польши. «Мы не хотим превратиться в попутчиков Французской демократической конфедерации труда», — заявили сомневающиеся.
«Вы являетесь организацией, — говорили они представителям профсоюза, — а мы частные лица. Нам уготована роль сателлитов».
Мишель Фуко старается успокоить их и, взяв слово после довольно живого обмена мнениями, примирительно говорит: «Речь идет не о том, чтобы стать попутчиками. Речь идет не о том, чтобы идти рядом, а о том, чтобы идти вместе». Эта формула прекрасно выражает смысл, который он вкладывал в данное предприятие. И все же, в конце концов, он перестанет посещать заседания на факультете Жюсье, устав от «клюквы» и особенно от их неэффективности и бесполезности. Бурдьё по тем же причинам перестал бывать там много раньше. Движение сошло на нет довольно быстро после первых невнятных инициатив.
На протяжении многих месяцев Фуко тем не менее участвовал в работе польского отделения «Солидарности», образованного поляками, проживавшими в Париже. Его глава Северин Блюмштайн обрисовал портрет философа, «который с удивительной самоотверженностью жертвовал временем, помогая справляться со скучнейшими бюрократическими проблемами». И добавлял:
«Мы всегда могли рассчитывать на него. Мне казалось, что мы отнимаем у него драгоценное время. Он, например, входил в комиссию по финансовому контролю. Я помню составленные им набитые цифрами длинные отчеты. Я никак не мог отделаться от мысли, что он мог бы найти лучшее применение отпущенному времени»
[506].
Лучшее применение? Фуко очень серьезно относился к своим обязательствам по отношению к Польше и не щадил себя. В сентябре 1982 года, например, он вместе с Симоной Синьоре сопровождал Бернара Кушнера в его последней поездке в рамках проекта «Врачей мира» («Varsovivre»). С ними были также два врача: Жан-Пьер Мобер и Жак Леба. Три тысячи километров они по очереди вели грузовичок с лекарствами, «которые были полякам не очень-то нужны», как скажет Бернар Кушнер, чтобы подчеркнуть, что гуманитарные конвои были «единственным средством не оставлять в беде тех, кто воплощал надежды той большой части Европы, которая находилась за решеткой»
[507]. В грузовичке были припрятаны печатные материалы.
В Варшаве состоялись встречи с активистами оппозиции, интеллектуалами, студентами… Группа хотела посетить в тюрьме Леха Валенсу. Но разрешения не последовало. Особый день: визит в Аушвиц. «Мы спускались поодиночке, — вспоминает Бернар Кушнер, — и каждый ждал своей очереди несколько мгновений, несколько долгих мгновений, которых хватало, чтобы печь крематория предстала чем-то очевидным в своей термической простоте»
[508]. Вернувшись из Польши, Фуко объяснил, зачем он предпринял это путешествие:
«Поляки нуждаются в том, чтобы с ними разговаривали, чтобы к ним ездили. И в том, чтобы те, кто побывал в Польше, рассказали о ней. В настоящее время нет речи о помощи, которую Франция могла бы оказать Польше или о покрытии ее долгов. Вечная проблема Польши постоянно возвращает к вопросу о европейских государствах, относящихся к советскому блоку, о разобщенности Европы. Однако об этом вспоминают только тогда, когда происходит оккупация или государственный переворот. […] „Вы предаете не только нас, — говорят поляки, — вы предаете себя“. Словно, предавая их, мы отрекаемся от части себя»
[509].
Кампания в защиту Польши стала последней политической акцией Фуко. Она привела его в прошлое, на улицы Варшавы, где он жил и работал двадцать пять лет назад, в страну, которую ему пришлось стремительно покинуть и куда он вернулся, чтобы еще раз поклониться тому, что он в предисловии к «Безумию и неразумию» назвал «большим упрямым солнцем польской свободы».
