— Нельзя учиться для того, чтобы учить, но учитель, уча, должен сам учиться у истоков всякого учения — у классиков. Тот, кто изучает век Людовика XVI для того, чтобы проговорить о нем час или два, тот не изучает истории…
Все это бесспорные истины. Г-н Ренэ никогда не сообщает новых вещей — в этом существо его предмета. На медицинском Кольдо режет лягушку. Она жалобно пищит. Кольдо еще не научился резать. Он не знает, как нужно брать лягушку пальцами для того, чтобы начать вскрытие. Потом он вынимает лягушечье сердце и записывает биение на барабан. Студенты стоят у столов в белых халатах. Все они так же неловки, как Кольдо, и только мучают животных.
Недели через три, когда студенты немного освоились с лягушками, начинаются опыты с собаками. В лабораторию поступает старая дворняга. Ей дают есть, но у нее дыра в животе. Еда вываливается, а у собаки выделяется желудочный сок.
У нас «на ориентации» профессор ходит среди скамей, диктуя способ определения умственных способностей человека.
— Мы применяем опросник Мира. Он состоит из нескольких частей. Вы задаете, например, вопрос: где находится Рио? Где добываются губки?
Так начинается студенческий день. Но иногда и не так. Иногда лень идти на лекции. Студенты идут в кафе и там дожидаются обеденного перерыва.
В половине двенадцатого все выбегают из университета.
Обсуждение: куда пойти обедать. Почти всех обед ждет дома, но никому не хочется уходить от товарищей. В начале года это было понятно, но теперь все друг другу опостылели и только лень нарушать привычку. И потом — надежда: а вдруг произойдет что-нибудь новое.
У многих нет на ресторан денег: они берут взаймы или стараются примазаться к богатым.
— Пойдем к Мирону. У него обед — шесть франков.
— Нет, надоела эта русская дрянь. Может, к «Капуляду» или в «Биарриц»?
— У меня нет денег. Ты заплатишь за меня?
Останавливаемся на «Капуляде». Это — большой ресторан над кафе. Здесь всегда плохо пахнет. Официантки грубят, еда невкусная и масса народу. Зато дешево — можно купить талончики на десять обедов, и тогда получаешь скидку в двадцать пять сантимов с обеда. В «Капуляд» ходят обычно студенты-иностранцы. Французы любят хорошо поесть и предпочитают маленькие рестораны на соседних уличках.
В час мы кончаем обед и спускаемся в кафе. Оно выходит одной витриной на Сен-Мишель, а другой на улицу Пантеон. Столики сделаны из разноцветной яркой пластмассы, на стенах нарисованы уродливые фигуры с головами, похожими на скрипки. Мы проходим мимо бара, где посетители едят, сидя на высоких стульях у стойки. В баре дороже, чем наверху, и мы здесь ничего не берем.
В углу кафе несколько человек играют в карты.
Мы садимся на террасе, где зимой стоят угольные жаровни.
Сейчас нас пять человек. Заказываем пиво, хотя никому не хочется пить. Пиво дешевле, чем кофе. Вскоре к нам подходят еще товарищи. У Мартэна есть папиросы. Мы выклянчиваем их у него.
Появляется Баш на автомобиле. Он тоже присаживается к нашему столику.
— Баш идет, ура!
Габи рассказывает:
— Вчера Баш повел меня на собрание аэфовцев
[24]. Я надела свой красный джемпер. Знаете, тот, за который меня прозвали «око Москвы». Взяла у Баша трубку и уселась в первом ряду. Они там произносили всякие речи. Никто не слушал. Мальчишки орали: «Да здравствует Леон Додэ». Баш тоже не слушал. В президиуме сидели какие-то мальчики, которые со мной перемигивались. Я курила трубку, свистела, когда все аплодировали. Словом, вела себя вызывающе. Я хотела показать этим дуракам, что они идиоты.
— Тебя не побили?
— Ну еще что! Правда, при выходе стали что-то орать по моему адресу, но девушку они все-таки не решились тронуть.
— Рауль, ты заметил эту новую девчонку?
— Ничего себе.
— Я знаю про нее. Она — сестра кинематографиста. Он спит с ней.
— Жоржетт, познакомься с нею, подружись и приведи ее к нам.
— У нее кукольное лицо.
— Нет, глазки неплохие, и потом она аппетитная.
— Плохо одевается.
— Вот идет Сабина. А где Марсиана?
— Здравствуй. Ну, что новенького?
— Завтра воскресенье. Что делать?
— Можешь просить Кольдо покатать нас.
— Нет уж, спасибо. Опять поедем в Версаль, опять в кафе.
— Что вы тут говорите о завтрашнем дне, когда сегодня нечего делать. Идем в кино.
— Нет денег, и лекция.
— Пойдем в дешевый.
— Лень двигаться.
— Так что же завтра?
— Может, устроить картеж на дому?
— Родители дома?
— Жоржетт, мы должны завтра ехать в сумасшедший дом.
— Ну, опять рано вставать.
— В прошлый раз было забавно. Один сумасшедший стал раздеваться. Все студенты хихикают, девчонки смущаются, а этот выживший из ума Дюма (вот так профессор! — ему бы сидеть вместе с больными) объясняет: у него боязнь одежды…
— На тебе красивая блузка.
— Мне ее сделала Мария. Она придумывает модели для каких-то мастерских. Эту модель у нее тоже купили. И она обязалась никому ее не давать. Мне она подарила, но с тем, чтобы я никому не рассказывала, откуда у меня.
— Мне нравится.
— А мне нет — рогожа.
— Мужчины ничего не понимают.
— Габи, почему ты задумалась?
— Я сегодня встретила одного человека. Он был в плаще. Во всем его облике было что-то нефранцузское. Он, кажется, учится в школе Лувра, но я его раньше не видела.
— Габи, поцелуй меня. Ты сегодня такая хорошенькая.
— Мартэн, придумай, что сейчас делать.
— Мне хочется есть.
— Съешь рогалик, я за тебя заплачу.
— Вот опять та баба. Она воображает себя интересной.
— А вот и Марсиана. Мадемуазель, вы не сядете, пока не скажете, что нам делать.
Сабина устраивает сцену Марсиане. Та с ней вчера условилась встретиться в кафе и не пришла. У Сабины не было денег, и ей пришлось оставить за кофе часы в залог.
— Габи, ты куда?
— Я звонить.
— Кому? «Ему»?
— Нет, «ей».
— Бельмон, ты сегодня слушал Ренэ?
— Он умница.
— Он лучше всего говорит, когда рассказывает о себе.
— А что сегодня интересного в «Попюлер»?
— Я не читал.
— Мы опустились до невозможности. Лень открыть глаза. Посмотрите на Пуарэ. Даже пепел не хочет отряхнуть. Посмотрите на его костюм. Весь в пепле.
