Должность канцлера очень ответственна; канцлер отвечал за большую печать и руководил работой чиновников, составлявших все официальные документы и рассылавших указы, с помощью которых Генрих II управлял своими обширными владениями. Тем не менее ответственность и власть, которой обладал канцлер, не шла ни в какое сравнение с властью главного юстициария. Однако Томас оказался таким способным и восприимчивым работником, что король все больше и больше полагался на него. Взвалив все рутинные работы на двух главных юстициариев, Генрих II и Томас Бекет занялись разработкой планов и руководством операциями, которые были направлены на усиление власти и могущества короля. «Он был не только другом короля и вторым человеком в государстве, но и наставником Генриха, а значит, его господином»
[69].
Словом, у Генриха были причины ценить Томаса как отличного работника и полагаться на его советы, но с каждым годом волевой и сильный король все больше и больше привязывался к своему хорошо образованному и элегантному слуге, который был самым веселым из его рыцарей. Генрих II испытывал к этому обаятельному и разносторонне одаренному человеку нечто большее, чем дружбу, восхищение его юридическими знаниями, уважение к обстоятельности его суждений и искренности его советов. Генрих II полюбил Томаса всеми силами своей грубой души.
Томас же, со своей стороны, любил не короля, а, скорее, ту жизнь, которую он вел при его дворе. Кусочек этой жизни показал ему Ришер л’Эгл, и она совсем недавно казалась Томасу недоступной. Он любил изящество, величие, яркие цвета и веселье; предавался соколиной и псовой охоте с такой же страстью, как Ришер л’Эгл и сам король, который бросал самые неотложные и важные дела ради того, чтобы провести день в лесу со своими соколами или борзыми. После тоскливого детства и еще более тоскливой, нищенской юности, проведенной среди скучных торговцев, которых он, вероятно, глубоко презирал в душе, в возрасте тридцати семи лет или около того Томас очутился в центре самой яркой, живой и красочной жизни, которую только можно было вообразить.
Семья Генриха II и его двор жили неорганизованной и часто совершенно хаотичной жизнью; его домашнее хозяйство велось как попало – хлеб подавали на стол непропеченным, мясо – либо полусырым, либо пережаренным, а рыба ужасно воняла. Поведение короля было таким непредсказуемым, что никто не мог сказать, где он и весь его двор окажутся через час
[70]. Все находилось в постоянном движении и шуме; приходили и уходили гонцы, являвшиеся изо всех обширных владений короля; епископы, аббаты, графы и бароны сменяли друг друга; двор бесконечно переезжал из Англии в Нормандию, Анжу и Мэн, а оттуда – в Аквитанию. Все это радовало сердце и отвечало стремлениям Томаса, служившего когда-то счетоводом у Осберна Восемь Пенсов, а позже ставшего членом степенного, поглощенного науками двора архиепископа Кентерберийского.
Разница во внешности двух друзей была разительной: Генрих был среднего роста, имел квадратные плечи и плотное тело, склонность к полноте проявилась у него уже после двадцати лет; Томас, напротив, высок, худ и грациозен. У Генриха было красное квадратное лицо, усыпанное веснушками; у Томаса – овальное и красивое, с высоким лбом. Руки у короля были грубые, красные и обветренные, у Томаса – длинные и белые. Генрих одевался небрежно, думая только о том, чтобы одежда являлась удобной и не стесняла движений, жесты его отличались необычайной выразительностью; Томас всегда носил красивое богатое платье, сшитое из самых дорогих материй, а незнакомцу могло показаться, что король – это Томас, а Генрих II – его главный егерь.
Канцлер был лет на пятнадцать старше своего господина, но, «закончив свои дела, король и канцлер резвились, как мальчишки-одногодки, при дворе, в церкви, в собраниях, во время поездок.
Однажды они ехали по лондонской улице. Зима в тот год была очень суровой. Король заметил вдали нищего старика в тонком, прохудившемся плаще. Он сказал канцлеру: «Видишь вон того человека?»
Канцлер ответил: «Вижу».
«Как он беден, жалок и гол! – воскликнул король. – Будет ли считаться милосердием, если мы дадим ему теплый, плотный плащ?» – «Конечно, – ответил канцлер, – и ты, король, должен сам понимать это».
Тем временем нищий приблизился к ним. Король спешился, а за ним и канцлер. Король милостиво заговорил со стариком и спросил его, не хочет ли он получить теплый плащ. Старик, не зная, кто перед ним, решил, что господа шутят.
Король сказал канцлеру: «Воистину ты должен совершить этот великий акт милосердия». С этими словами он схватился за капюшон канцлера и попытался снять с него плащ, но Томас Бекет не хотел отдавать его. Это был его самый лучший плащ, купленный совсем недавно. Он был сшит из алой ткани и оторочен дорогим мехом. Король и канцлер принялись бороться – король хотел стащить плащ, а канцлер не позволял. Рыцари, которые ехали позади, в изумлении бросились к ним, чтобы узнать, в чем причина этой неожиданной стычки. Король и канцлер крепко держались за свою добычу, и всем казалось, что они сейчас упадут. Наконец, канцлер неохотно уступил, стянул с себя плащ и отдал его нищему».
Томас охотился вместе с королем и принимал участие во всех его развлечениях. Дом его содержался в величайшем порядке:
«Он приказал, чтобы в холле каждый день постилали новую солому или сено зимой и свежий тростник или зеленые ветки летом, чтобы многочисленные рыцари, которым не хватило мест для сидения, могли спокойно устроиться на полу, не опасаясь запачкать свои богатые одежды и прекрасные льняные рубашки…
Король часто обедал за столом у канцлера, иногда ради развлечения, а иногда чтобы убедиться в том, что все, о чем говорили люди, обсуждая дом и стол канцлера, истинная правда. Порой король спешивался и входил в холл канцлера, когда тот еще обедал, – в руках у короля был лук, поскольку он возвращался из леса или, наоборот, спешил на охоту. Иногда он просто выпивал кубок вина и, повидавшись с канцлером, уезжал; в другое время он перепрыгивал через стол, садился и начинал есть.
Никогда еще в христианских странах не было двух таких мужчин, чья дружба и единодушие были бы крепче, чем у них»
[71].
Отправившись с посольством к королю Людовику, Бекет устроил французам великолепное представление.
«Его окружала свита из двухсот всадников – это были рыцари, слуги, экономы, сержанты, оруженосцы и сыновья дворян, которые обучались в его доме искусству владеть оружием. Все они были надлежащим образом одеты и вооружены. Все эти люди и их слуги сияли новой праздничной одеждой, каждый в соответствии со своим положением…
Он привез с собой собак, птиц всякого рода, которых используют короли и богатые люди. В его процессии было восемь повозок, в каждую было запряжено пять лошадей, подобранных по силе и красоте; рядом с каждой лошадью шел крепкий парень в новой тунике; у каждой повозки был свой кучер и охранник. Две телеги были нагружены одним пивом, изготовленным из зерна, отваренного в воде. Это пиво было разлито по скрепленным железными обручами бочкам и предназначалось в подарок французам, которые восхищались этим пивом, весьма полезным для здоровья; оно имело цвет вина, но было гораздо приятнее на вкус…
