6 октября, во вторник, король собрал в Нортгемптоне Большой совет, на котором обсуждалось оскорбление, нанесенное ему Бекетом. Обычай требовал, чтобы самое первое приглашение было отправлено архиепископу Кентерберийскому и адресовано ему лично как первому подданному королевства, но Генрих II отказался писать Бекету, не желая официально его приветствовать. Он приказал кентскому шерифу самому вызвать архиепископа на совет, словно самого последнего из королевских слуг.
В назначенный день архиепископ и его двор явились в Нортгемптон, где уже собрались епископы и бароны. Там они узнали, что король уехал на охоту. Целый день он провел на реке Нен, преследуя дичь, и возвратился только вечером.
В среду утром архиепископ в окружении слуг выехал из монастыря Святого Андрея, где он остановился, и подъехал к замку. Нортгемптонский замок был окружен стеной, имевшей ворота. Дом, в котором должен был заседать совет, стоял во дворе и имел обычный холл и спальню на первом этаже, а на втором – еще одну комнату без особого названия. К дому была пристроена часовня.
Когда прибыл архиепископ, король находился на службе в часовне. Томас сел и стал ждать его. Когда Генрих II вошел, архиепископ встал, чтобы поцеловать короля и получить от него поцелуй, как было принято у англичан при встрече. Но король не поцеловал его.
Первым совет рассмотрел дело о просьбе Джона Маршала и о неявке архиепископа в королевский суд. Томас заявил, что Джон смошенничал, поклявшись не на Евангелии, а на Псалтыри, и спросил, почему он не приехал сюда и не говорит сам за себя. Король ответил, что Джон уехал в Лондон, в казначейство, по королевскому приказу и явится на совет завтра. После этого он велел архиепископу возвращаться в монастырь Святого Андрея, поскольку его дело тоже будет рассматриваться завтра. Томас ушел, а о том, что король и его совет делали после его ухода, сведений у нас нет.
В четверг архиепископа обвинили в «преступлении против величия королевской короны», потому что, когда его вызвал король на слушание дела Джона Маршала, он не явился сам и не предоставил никаких объяснений своего отсутствия. Король попросил совет вынести приговор, и все епископы и бароны единодушно признали Бекета виновным
[110].
Далее совет приговорил Томаса к конфискации всего движимого имущества; иными словами, у него отобрали все, за исключением земель, принадлежавших архиепископскому престолу.
После этого Генрих II потребовал, чтобы Бекет выплатил ему 300 фунтов в качестве налога с замков Онор-оф-Ай и Беркхемстид, которые король даровал ему, назначив канцлером.
Томас ответил, что его вызвали по делу Маршала, а не для денежных расчетов. В любом случае он потратил гораздо больше 300 фунтов на ремонт обоих этих замков и королевского дворца в Лондоне. Тем не менее он пообещал выплатить эти деньги, не желая быть должным королю.
Оскорбленный намеком на свою жадность, Генрих II напомнил Томасу, что его только что лишили всего имущества, и спросил, где он собирается достать деньги. Король также потребовал, чтобы он предоставил поручителей и пригрозил, что не отпустит его домой до тех пор, пока он не найдет людей, которые за него поручатся. Это была завуалированная угроза заточения в тюрьму. Услышав ее, трое придворных – граф Глостер, Джон, граф О, и лорд Гастингс, а также Вильям Айнсфорд, которого Томас отлучил от церкви после спора о бенефициях, – вышли вперед и поручились за Томаса, каждый – за 100 фунтов. Этим закончилось заседание совета в четверг.
В пятницу король потребовал от архиепископа 500 марок, которые, по его словам, тот занял у него во время похода на Тулузу, плюс 500 марок, взятые Томасом у евреев под поручительство короля. Далее он потребовал, чтобы Бекет отчитался, на что ушли доходы с вакантных епископских кафедр и настоятельских мест в нескольких монастырях, которыми он распоряжался, будучи еще канцлером. Герберт Бошам пишет, что в целом король потребовал от архиепископа 30 тысяч марок, что равнялось доходам архиепископской кафедры Кентербери за неполные семнадцать лет!
[111]
(Марка составляла две трети фунта, или 13 шиллингов и 4 пенса. Хотя все расчеты производились в шиллингах, марках и фунтах, это были просто единицы, использовавшиеся для вычислений, ибо в государстве чеканилась одна-единственная монета – серебряный пенни. Она была эквивалентна средней дневной оплате труда одного человека.)
Какие бы суммы ни потребовал король, всем было ясно, что он не остановится, пока не разорит архиепископа дочиста. Более того, его прозрачный намек на тюремное заключение, прозвучавший накануне, показал, в каком направлении движется дело.
Томас ответил, что он не может дать отчет о расходе денежных средств безо всякой подготовки, но пообещал сделать это в любое удобное для короля время и в том месте, где он укажет. Генрих II потребовал, чтобы он предоставил поручителей за названные им суммы. Архиепископ попросил разрешения посоветоваться со своими викариями и аббатами. «Он ушел, и с того дня бароны и другие рыцари больше уже не приходили в монастырь, где он жил, ибо поняли, к чему ведет дело король»
[112].
В субботнее утро епископы и аббаты собрались в монастыре Святого Андрея. Епископ Генрих Винчестерский, самый практичный и самый бесстрашный из всех, напомнил, что принц Генрих, номинальный глава государства, и главный юстициарий, Ричард Люси, в присутствии Большого совета освободили Томаса, избранного архиепископом, ото всех светских обязательств. Епископ Генрих заставил всех епископов, которые при этом присутствовали, пойти вместе с ним к королю и рассказать ему об этой процедуре.
Однако Генрих II заявил, что его сын и главный юстициарий действовали без его ведома и согласия, и отказался подчиниться их решению. Тогда епископ, один из самых богатых людей в Англии, предложил королю 2 тысячи марок за то, чтобы он освободил архиепископа ото всех финансовых обязательств, но король отказался. Он добивался вовсе не денег, и все епископы хорошо это понимали.
Они вернулись к Бекету и сообщили ему о своей неудаче. Тогда архиепископ попросил у них совета, что ему делать. Первым высказался Гилберт Фолиот, епископ Лондонский: «Если бы ты, отец, вспомнил, как вознес тебя король и что он возложил на твои плечи, если бы ты задумался о том, в какое страшное время мы живем и чем гнев короля грозит католической церкви и всем нам, ты бы, если бы это было возможно, уже десять раз отрекся от архиепископского престола. И быть может, увидев твое смирение, король вернул бы тебе все, что забрал у тебя».
Епископ Роберт Линкольнский, «простой и прямодушный человек», открыто высказал то, о чем думали все: «Сдается мне, что король ищет крови этого человека. И ему придется сделать одно из двух – отречься от архиепископского престола или распрощаться с жизнью. А к чему тогда этот престол, если он потеряет жизнь? Ни к чему».
